Мужчины, конечно, хороши, но и охуенные женщины на дороге не валяются


Заявка №18
Название: Je te rends ton amour
Автор: ~Waleri-Jilua~
Артер: Eloise_Brandtner
Бета: Longways, innokentya
Верстка: innokentya
Пейринг: Магнус Бейн/Джейс Эрондейл, многочисленные ОЖП и ОМП, Себастьян Верлак, Изабель Лайтвуд, Алек Лайтвуд и другие
Рейтинг: R
Размер: макси, ~23500 слов
Саммари: Джейс родился слепым и был обречен провести всю жизнь аббатстве, молясь во славу Бога смиренно принимая данное ему испытание. Однако, все меняется и Джейсу предстоит сделать выбор, от которого зависит не только его будущее.
Жанры: AU, Hurt/comfort, Ангст, Драма
Предупреждения: OOC, UST, многочисленные смерти второстепенных персонажей
Примечание: 1) Автор не хотел оскорбить и задеть чувства верующих, в тексте речь идет о абстрактной религии и о таком же абстрактном аббатстве; 2) название текста взято из одноименной песни Mylene Farmer, клип на которую и вдохновил к написанию фика
Дисклаймер: отказываемся от всего, кроме оригинальных персонажей
От автора: Благодарю моего потрясающего артера, который легко и непринужденно сломал меня клипом, и который согласился вытянуть меня из неписца. Спасибо тебе, моя дорогая Eloise_Brandtner
Не могу не поблагодарить прекрасных Mystery_fire за поддержку во время написания фика, Longways за быстрый и качественный бетинг и несравненную innokentya за верстку и помощь над завершением фика
И конечно же спасибо замечательным организаторам 
От артера: Огромное спасибо моему автору и организаторам ББ за предоставленную возможность участия в мероприятии любимого формата; бессменным Longways и innokentya, а так же всем поддержавшим меня в период работы над оформлением
Скачать: с Yandex .pdf, .doc с артом, .doc без арта, .txt с Google .pdf, .doc с артом, .doc без арта, .txt


Весну Джейс любил, в отличие от холодной и утомляющей зимы, от ветреной и сырой осени и иссушающего лета. Весна ласково грела лучами солнца, освежала порывами свежего и чистого ветра. Весна возрождала жизнь, поднимала из глубокого сна растения и животных. С ее приходом где-то в глубине души расцветала надежда о том, что он не одинок в этом мире, что он кому-то нужен, только его не могут найти. И несмотря на то, что время стремительно и безжалостно каждый раз уничтожало всякую веру в добрый исход, Джейс верил.
Его научили верить, научили служить Богу и молиться о сотворении чуда, дабы вернуть ему зрение. Иногда ему тяжело было сделать хотя бы один самый крошечный глоток воздуха, потому что все тело сковывало страхом. Это необъяснимый, душащий его страх нереальности происходящего. Вокруг него множество звуков, множество полутонов и оттенков: шорохи, скрежет, прикосновение чьих-то рук к библии, стук и мазки кисти в реставрируемой части аббатства. Этого всего слишком много и слишком мало одновременно — в голове выстраивается общая картинка, но она слишком тусклая и плоская, чтобы ощущать себя в пространстве достаточно уверенно.
Джейс постоянно касался чего-то, трогал подушечками пальцев поверхности и запоминал текстуры.
Это не помогало.
Паника все равно иногда прицельно нещадно била по нервам, заставляя мелкую и противную дрожь сотрясать его. Ему казалось, что все это не должно происходить с ним: это не его жизнь, она чужая и чуждая, совсем не принадлежавшая ему. Но все, что ему оставалось — лишь глубокое и размеренное дыхание и попытки успокоить собственное бешено стучавшее сердце. В такие моменты он раз за разом повторял слова пастора о смирении и приятии собственной доли и изо всех сил сжимал в руках четки ручной работы, которые ему подарила одна из послушниц аббатства.
Ему казалось, что добрые мысли и молитвы этой женщины, успокаивали его лучше, чем собственное прошение покоя у Бога. Сколько Джейс себя помнил, он был одинок, хотя и аббат, и пастыри твердили ему, что если в его сердце есть бог, значит, не один, рядом всегда незримо Он. Только пусто было в сердце Джейса, несмотря на то что упорно молился, выполнял несложные поручения и усердно усмирял собственные эмоции и гневные мысли в сторону всех служителей монастыря. Это было сложно, иногда даже казалось, что невозможно, но с каждым прожитым днем приходило не смирение даже, а апатия, полная отрешенность ко всему.
Джейс осторожно прикоснулся к нежным лепесткам распустившихся на деревьях в саду цветков и улыбнулся, наконец приходя в гармонию с собой и окружающим миром.

— Что думаешь по поводу мальчиков, с которыми сегодня проводил урок? — сестра Самуи осторожно придерживала его под локоть, ведя по вымощенной камнем тропинке.
На несколько мгновений Джейс задумался, а потом качнул головой:
— Джейкоб способный мальчик, который, к сожалению, подвергается нападкам со стороны более уверенных в себе и наглых сверстников. Скромность не порок, но в его случае это очень осложняет ему жизнь. Джейкоб мог бы остаться у нас, уверен, что при должном усердии он добьется хороших результатов.
— Мог бы, но с ним должен поговорить отец Джефферсон. Сам понимаешь, что ему можно помочь, только если он сам этого захочет.
— Понимаю, — согласился Джейс и облизнул пересохшие губы. — Что касается Керри и Райли, особых стремлений к учебе я не заметил, но думаю, что самая простая работа на территории аббатства может помочь им справиться с их злостью и желанием причинять боль другим. Они сами слишком много страдали, чтобы сейчас не стараться защитить себя, оградить от тех, кто хотел бы их обидеть.
— Уверен, что стоит их оставлять у нас? — сестра Самуи погладила его по плечу. — К нам их привели только потому, что из приютов они сбегали. Видимо, социальная служба решила, что этим детям может помочь только Бог.
— Простите мне мои слова, сестра Самуи, но Керри и Райли не нужен бог в том смысле, в котором он предстает перед нами. Они воспитаны улицей, ее жестокостью и агрессией, и милосердие с состраданием для них пустой звук. Я не считаю их пропащими, но уверен, им нужен наставник, способный объяснить простые правила жизни в цивилизованном обществе, а не пастырь, направляющий на путь истинный.
— Вера нужна каждому из нас, — возразила сестра Самуи, впрочем, в ее голосе не появилось гнева или разочарования от сказанного Джейсом. — И мы можем помочь детям принять нашу веру или найти их собственную, которая поможет им по жизни дальше.
— Меня всегда поражало, что в нашем аббатстве так терпимо относятся к другим религиям и тому, что человек может быть атеистом. Что можно не быть диктатором, насаждающим собственную веру как единственно правильную.
— Иногда стоит дать шанс самим понять, что им необходимо, чтобы они жили в мире с собой и окружающей действительностью. Слепая вера, которая сейчас все чаще намеренно подселяется в сердца людей, дурманя их, несет в себе лишь смерть и разрушения. Наша миссия, наоборот, просвещать людей, помогать им находить гармонию и принимать мир со всеми его недостатками.
Они ненадолго замолчали, продолжая медленно идти по саду, наслаждаясь тишиной и звуками природы: шумом листвы и щебетом птиц.
— Мелисса слишком мала для пребывания здесь, — проговорил Джейс, чуть хмурясь. — За ней еще нужно постоянно приглядывать, а сестра Кайя уже в преклонном возрасте, чтобы следить за ребенком. Она меня с трудом вырастила, хотя ей и было проще из-за того, что я слеп. Приглядывать за непоседливым подвижным малышом достаточно суматошно.
— Думаешь, ей будет лучше в приюте?
— Ее могут усыновить, — привел последний довод он, — у нее будет семья и дом. Хорошая и счастливая жизнь. Возможно, кто-то из наших прихожан мог бы…
— Спасибо, что поделился мыслями, Джейс, — по голосу сестры Самуи, Джейс понял, что она улыбается. — Мы все ценим, что ты помогаешь нам общаться с поступающими к нам детьми. Ты замечаешь больше, чем мы, практически никогда не ошибаешься в своих предположения касательно потенциальных воспитанников.
— Я рад, что могу помочь вам, — чуть опустив голову, заметил Джейс. — Это очень важно для меня, не быть бесполезным.
Сестра Самуи погладила его по плечу и повторила, как он важен для аббатства и тех, кто благодаря ему находит приют в обители святого Себастьяна. Пусть он и не до конца верил в правдивость ее слов, — ну чем он помогал в самом деле? — ему было приятно слышать подобное. Это помогало держаться, когда случались его приступы паники.

Джейс не понимал, что происходило вокруг.
Это место не подходило ни под одно его воспоминание, никак не идентифицировалось в мозгу, отчего ощущение нахождения в ловушке, в западне с каждым мгновением лишь усиливалось. Здесь было много инородных звуков, голосов людей, которых он не знал, звуков жесткого соприкосновения металла с металлом, тонкого электронного писка и еще чего-то, чему не находилось определения. По ощущениям он был в самом эпицентре, а его никто не замечал: ощущение толпы вокруг было, он чувствовал движение людского потока рядом, но сам был словно невидимкой.
Приложив некоторые усилия, Джейс смог различить отдельные слова: «примитивные», «нижний мир», «демоны», «нападения» и самое страшное — «многочисленные погибшие». Смысл, складывавшийся из отрывков, пугал и вызывал неподдельное чувство страха и противной дрожи по телу. Сглотнув вязкую слюну, Джейс попытался успокоиться, но потерпел неудачу, когда невольно зацепился за глубокий мужской голос, произносивший, что происходящее только начало предстоящей войны между тьмой и светом.
Шум вокруг нарастал и усиливался, будто случилось что-то, чего никто не ожидал. Джейс неловко сжался, сгруппировался, стараясь стать незаметнее и одновременно пытаясь понять, что произошло. Ему ничего не удавалось различить в смешанных звуках голосов и внешнего шума, от которых лишь начинала болеть голова. Даже из-под зажмуренных век он замечал слабые вспышки света, но не мог объяснить их происхождение даже самому себе. Джейс изо всех сил пожелал сейчас очнуться и прийти в себя, чтобы наконец-то перестать волноваться о чем-то, к чему не имел никакого отношения.
Но у него не выходило: он все еще находился в месте, которого не знал, сходил с ума от излишнего шума, который давил на перепонки, заставляя стискивать зубы в желании унять пульсирующую боль в районе затылка. Хотелось по-детски зажать уши руками, отгородиться от звуков, оказаться в привычной тишине своей комнаты и шепота ветра из приоткрытого окна. С каждой секундой становилось все хуже и хуже, отчего в груди рождался животный крик, в котором смешались безысходность и отчаяние. И спустя какое-то мгновение Джейс все же закричал, стараясь заглушить собственным голосом сводящую с ума разноголосицу и общий гул.
— Джейс! Проснись! Джейс!
Чьи-то руки заставили сесть на постели, не позволяя оттолкнуть, а голос продолжал увещевать, что это был лишь сон, дурной сон, который не стоит ничего. Тяжело дыша, Джейс пытался прийти в себя, отбросить подальше ощущение беспомощности, которое поглотило его в сновидении, заставило снова почувствовать себя ничтожеством. Его увещевали, что Бог не дает испытаний, которые были бы не по плечу, что Бог ничего не делает просто так, и надо принимать собственную особенность, — а не уродство и немощность, — как благословение.
Это казалось Джейсу лишь отговоркой, которую придумали, чтобы успокоить ребенка, страдавшего от того, что не видел ничего, различал лишь смену дня и ночи. «Практическая слепота», — говорили врачи, разводя руками. Они ничего не могли поделать, только поставить диагноз и отправить восвояси. Джейс закусывал губы, сдерживая слезы, чтобы выплакаться в одиночестве. Показывать кому-либо переживания — значит, быть слабым. А ему нельзя быть слабым, он должен быть сильным, чтобы остаться в обители, помогать в меру собственных сил братьям и сестрам.
Джейс не желал быть беспомощным и бесполезным.
Было слишком просто упиваться собственным горем и считать весь мир обязанным тебе только потому, что ты оказался не таким, как все.
— Спасибо, что поддержали, брат Элиот, — тихо поблагодарил Джейс, снова устраиваясь в постели.
— Не за что, — так же тихо ответил брат Элиот, прикрывая за собой дверь.
Повернувшись в сторону приоткрытого окна, Джейс постарался выбросить из головы сон, потому что сны не стоили потраченных после пробуждения эмоций и мыслей. Они разрушали покой, а значит, необходимо было взять себя в руки и отпустить все плохое. Прочитав несколько молитв, Джейс все же заснул, на этот раз уже спокойно и до самого утра.

Холодная вода стекала с отросших волос по спине, заставляя кожу покрываться мурашками. Остатки ночного безумия испарялись на свежем воздухе и смывались в большой купели, растворяясь в святой воде.
Смирение.
Покой.
Избавление от всего ненужного и пагубного для души. Джейс, глубоко дыша, раз за разом повторял молитву прощения, касался губами своего нательного креста, но не чувствовал ничего. Слишком глубоко в его сознании засел этот голос, произносивший дикие слова о начале войны. Лишь глупая и совсем-совсем неправильная тревога, сковывавшая все мышцы ужасом и страхом. Ему ничего не угрожало, он был в безопасности родной обители, а трясло его так, будто он находился в самом центре кровавой бойни.
Не обращая внимания на то, что одет лишь в исподнее, Джейс опустился на колени перед иконой и отчаянно сжал крест пальцами, начиная шептать привычные слова молитвы, надеясь, что сейчас они помогут:
— Под Твою защиту прибегаю, Пресвятая Богородица. Не презри молений моих в скорбях моих, но от всех опасностей избавляй меня всегда, Дева преславная и благословенная. Владычица моя, Защитница моя, Заступница моя, с Сыном Твоим примири меня, Сыну Твоему поручи меня, к Сыну Твоему приведи меня. Аминь.
Он был готов просить милости столько, сколько того пожелает сам Господь, провести перед ликом Святой Богородицы на коленях хоть всю отмеренную ему земную жизнь, лишь бы они даровали ему освобождение от дурных мыслей и тяжести на сердце.

Джейс выходил из храма после вечери, собираясь вернуться в свою комнату, чтобы почитать. В библиотеке аббатства нашлась литература, и специально для него сестра Самуи иногда доставала книги, а порой и прихожане, желая сделать благое дело, приносили. Недостатка в источниках знаний он не испытывал, это уж точно. Больше всего он был благодарен Клэри Фрей, которая несколько раз в месяц приходила в храм, чтобы вместе с братьями и сестрами помочь людям, которые жили на улицах. Она всегда была приветлива и очень мила с ними, и с самим Джейсом, что вызывало у него определенные… чувства.
Ему нужен был друг. Он смирился с тем, что у него не выходило начисто избавиться от потребности в обычных эмоциях. И из-за этого не получалось найти покой в стенах обители — жить затворником из-за врожденного недуга отчаянно не хотелось. Ему прививали с детства привычки, которые обычные люди зачастую игнорируют: скромность в собственных желаниях, постоянное обращение к Господу и общение с ним посредством молитв. Для каждого начинания необходимо было сначала получить благословение пастыря, мысленно вознести Богу молитву и только потом делать.
Именно поэтому время в аббатстве текло медленно, застывая каждым мгновением. Джейс облизнул губы и качнул головой, чувствуя, что вместе с ним в комнату зашла и пушистая проныра Дарси. Эта кошка приходила и уходила, не особо задерживаясь на территории, только навещала Джейса, проводила с ним пару часов и снова удалялась восвояси. Сам Джейс был рад компании, поэтому позволял кошке спать на собственных коленях и лизать подушечки пальцев, гладил ее по мягкой шерстке и искренне наслаждался мурчанием.
К тому же, пока Дарси была рядом с ним, у него было так блаженно пусто в голове и спокойно на душе, что это даже пугало. Но от этих мыслей не оставалось и следа, когда кошка появлялась в следующий раз и умиротворяла лишь собственным присутствием.

Сегодня отец Томас был особенно строг с ним — Джейс предполагал, что не будь они в обители Господней, не будь в храме души и тела, его пальцам крепко бы досталось. Они занимались уже два года, но справляться с собственным волнением до сих пор удавалось с трудом. Внутри всегда что-то тонко дрожало, когда Джейс садился за инструмент, прилежно держа руки на коленях, пока не получал разрешения поднять крышку мануалов и начать репетировать богослужебные партии для церемоний. Чаще всего это были хоралы, псалмы и мессы.
И несмотря на то, что Джейс выучил еще в первый год, что репетировал постоянно, иногда все равно у него получалось путаться в руках и ногах, выдавая не то, чего от него требовали. И пусть сегодня они повторяли трепетно любимый им 129-й псалом о снисхождении и милосердии и он старался изо всех сил, выходило из рук вон плохо. Не закончив произведение, Джейс, будто обжегшись о клавиши, отдернул руки и спрятал в ладонях лицо. Слезы подступили к горлу, мешая сделать вдох, и он едва удержал себя от попытки сбежать. Ему было так стыдно перед отцом Томасом, так противно от собственной беспомощности перед трудностями оттого, что не может сделать того, что необходимо.
— Джейс, — коротко позвал его отец Томас, касаясь его плеча. — Что с тобой?
От привкуса горечи, медленно расползавшегося по рту, сразу же затошнило, и Джейс с трудом сглотнул слюну.
— У меня… не… не получается… вы расстроены этим.
— С чего ты… — отец Томас заставил его подвинуться на банкетке и присел рядом, едва слышно вздыхая. — Джейс, я понимаю, что тебе сложно: ты не можешь постоянно следить взглядом за нотами на пюпитре, проверяя себя и собственные руки. К тому же ориентация в пространстве и в частности расположении мануалов и клавиш на них не особенно проста для тебя, но…
С каждым словом Джейс сжимался все сильнее, будто готовясь к удару. Он не мог понять собственного страха — на него никогда бы не подняли руку, тем более за то, что ему не удается игра на органе. Отец Томас исполнял потрясающей красоты гимны, от которых захватывало дух, а Джейса учил, чтобы тот развивал моторику рук и тактильную память. К тому же это было полезное занятие для того, чтобы дать сестре Кайе отдохнуть, пока Джейс под чьим-то присмотром и при деле.
— Я уверен, что у тебя будет получаться, если мы продолжим заниматься. Поэтому давай не поддаваться унынию и печали, а продолжим заниматься?
Джейс вздрогнул от прикосновения к колену крепкой ладони, но неуверенно кивнул, снова собираясь начать играть. Но был остановлен отцом Томасом, который аккуратно отвел руки от мануалов и сам нажал на клавишу, извлекая звук.
— Отвлечемся немного и повторим самое начало. Что это за мануал и нота?
Джейс послушно назвал сыгранную ноту и мануал. Это не вызвало у него сложности — отец Томас не позволил ему играть, пока Джейс не рассказал ему устройство органа и не повторил без единой ошибки ноты. Такое простое и знакомое занятие окончательно вернуло ему покой и заставило расслабиться. Коротко выдохнув Джейс, опустил голос и в такт нажатиям на клавиши нажал пальцами на собственные колени. Ему жутко хотелось спросить, почему отец Томас оказался в аббатстве, почему продолжал здесь быть, ведь поначалу он был лишь прихожанином, который поселился в обители, дав себе обет молчания и решив найти собственный покой.
Как человеку, который никогда не покидал стен аббатства, Джейсу было интересно, как можно отказаться от той свободы, что была за пределами территории. Это был интерес ребенка, не видевшего другой жизни, не знавшего как это — по-другому. Но спросить прямо он не решался, ведь это было личное дело отца Томаса, который после проведенного в аббатстве времени решил посвятить свою жизнь Богу и помощи другим. Уже после окончания их занятия, когда Джейс собирался немного погулять по саду, отец Томас предложил составить ему компанию.
Несколько минут прошли в молчании, пока они добирались до сада, а потом Джейс все же не выдержал и осторожно спросил, сжимая в руке трость:
— Почему вы здесь, отец Томас?
— Служу Богу, ты имеешь в виду? — с улыбкой уточнил отец Томас и, получив кивок от Джейса, замолчал на пару мгновений. — Живя мирской жизнью, мы подвергаемся многочисленным соблазнам и страстям, которые исчезают, когда ты отрешаешься от суеты. Сейчас слишком много всего, что пытается разлучить нас и Господа, заставить сомневаться в правильности и правдивости его заветов. Я жил далеко не праведной жизнью до того момента, как все разрушилось: моя семья была занята лишь одним — гонкой за собственной тенью в желании стать лучше и занять лучшие политические посты; мой возлюбленный отказался от меня, когда жена поманила пальцем. Тяжело осознавать, что, по сути являясь взрослым человеком, о тебе пекутся как о малом ребенке, опасаясь общественного мнения. В какой-то момент мне показалось, что жизнь закончилась. Неудачная попытка самоубийства и — как один из последних шансов на нормальную жизнь — обращение к Богу.
Джейс ошарашенно слушал отца Томаса, пытаясь уложить в голове рассказанную в несколько предложений, полную горечи и боли жизни. И больше всего его поразило не признание в том, что в прошлом у отца Томаса были противоугодные Богу связи с мужчинами, а то, что его семья не понимала, что именно ему было необходимо, чтобы нормально жить. Вот это непонимание, отторжение близкого человека, когда ему нужна помощь и поддержка близких, вызывало внутреннюю обиду и гнев. Они были рядом, но продолжали упорствовать, потому что им было просто неудобно.
Ничего не зная о собственных родителях, но подозревая, что их просто нет в живых, Джейс очень остро воспринимал несправедливость, лежащую именно в этой плоскости людских отношений. Счастье иметь кого-то близкого, а не быть одиноким в этом мире, казалось самым главным, что может быть в жизни. Но когда он слышал о предательстве родных, в нем всегда поднимался жарким огнем гнев и бурлящая в венах ярость от понимания, какими недалекими и ужасно глупыми могут быть люди. Сжав свободной рукой кулак, Джейс длинно выдохнул, стараясь успокоиться. Не стоит сейчас смущать отца Томаса всплеском собственных эмоций, которых по сути и быть не должно.
Должно быть лишь сострадание и светлая грусть от того, как обошлась с отцом Томасом его собственная семья.
— И Господь услышал мою просьбу о помощи, — тем временем продолжал отец Томас, — каждый день приносил облегчение и покой моей душе. Просыпаясь, работая и читая молитвы, я обрел новый смысл жизни, наполнил собственное сердце любовью к ближним и избавился от злобы и ненависти к окружающему миру. Наверное, самая простая работа, заключавшаяся в уходе за скотом или сбором урожая на полях аббатства, помогла мне понять, насколько суета проникла в наше сознание. Слишком много мыслей о не стоящих ничего вещах и переживаний по самым мелким заботам в голове и душе.
— И поэтому Вы решили остаться здесь? — спросил Джейс, присаживаясь на скамейку. — Чтобы жить правильно?
— Не совсем так, — улыбаясь возразил отец Томас. — Чтобы просто жить. За пределами аббатства мне было тяжело, я не чувствовал той свободы и желания жить, которые ощущаю здесь.
Судя по всему, для каждого понятие свободы было своим, подумал Джейс, прислушиваясь к пению птиц в кронах деревьев. И понять, что она значила для него самого, еще только предстояло. Ведь сейчас он не ощущал того, о чем говорил отец Томас. Для Джейса не только аббатство в целом было клеткой, но и собственное тело ощущалось западней, ловушкой, из которой выбраться не представлялось никакой возможности. Чуть наклонившись вперед, Джейс покачал головой, словно стараясь избавиться от неправильных мыслей, но ничего не выходило.
Слишком тяжело было избавиться от ощущений собственных беспомощности и бессилия.

От долгого стояния на коленях болела спина и ноги. Несмотря на это, Джейс продолжал молиться, иногда начиная шептать, проговаривать слова губами, будто это могло ему помочь избавиться от мятежных эмоций внутри. Покой и смирение покинули его, мысли в голове только усугубляли состояние: разговор с отцом Томасом заставил его посмотреть на собственную жизнь со стороны. Молитвы и собственное понимание того, что он неправильно себя ведет, никак не облегчали ситуацию. Джейс с ужасом осознавал, что как никогда близок к самому страшному — отрицанию Бога.
Кощунственная мысль жгла собственной дикостью, ненормальностью, заставляя виски наливаться пульсирующей болью. С самых ранних лет ему говорили, убеждали, что Бог — создатель всего сущего, ему нужно быть благодарным за жизнь, славить его дела, общаться с ним молитвами, не выказывая и капли ненависти с жалостью к самому себе. Даже то, что Джейс не мог видеть, следовало считать Его благословением. Но все чаще Джейс задавался вопросом — за что Господь так «одарил» его? Что сделали его родители такого, что их хотели испытать рождением слепого ребенка?
В чем провинился сам Джейс?
За что?
Находившая его в слезах сестра Самуи старалась успокоить, помочь принять собственную особенность. Ее сострадание особенно сильно выводило из себя: молодая девушка, только закончившая духовную семинарию, что она может знать о Боге, о нем самом и том, что терзает его на протяжении всей сознательной жизни? Пусть мысли о том, что его тело — клетка, в которой ему тесно, пришли значительно позже, ему всегда было странно ощущать мир только через прикосновения и слух. Казалось, будто само его существо отрицало эту жизнь.
Впрочем, чем взрослее он становился, тем меньше было в нем протеста, потому как выплескивать свою агрессию на ни в чем не повинных служителей аббатства казалось глупым занятием. Джейс много читал, иногда даже проговаривал вслух то, что западало в его душу. Именно чтение, частые исповеди и молитвы Богу на время усыпили взявшиеся из ниоткуда жажду бунтарства и противоречия. Он, казалось, наконец смиренно принял свою слепоту, окончательно примирился с тем, что вся жизнь его пройдет практически в темноте.
Но сейчас внутри будто сорвали зажившие корки с ран, и полилась темнота, полностью затмевающая рассудок. Джейс привычно цеплялся за молитвы, но они не помогали — вбитые, казалось, в подкорку, сейчас они были пустыми, не находившими в душе даже малейшего отклика. Это пугало до дрожи и холодного пота. Чувствовать себя неприкаянным в стенах аббатства, которое очень долго считал своим домом, было тяжело. Бродить по длинным коридорам, между многочисленными рядами лавок в храме, даже просто прогуливаться по привычным тропинкам в саду стало… в определенном роде поиском себя.
Будто в насмешку, даже природа не радовала солнцем и теплом — уже несколько дней стояла холодная пасмурная погода, никак не помогавшая вернуть самого себя на истинный путь. Джейс сидел на скамейке, глубоко дыша прохладным воздухом, пытаясь избавиться от гнетущих мыслей, освободиться от переполнявших противоречивых эмоций. Если ему не помогали молитвы, значит, ему нужно попробовать найти единение с природой, попытаться не зацикливаться на собственных неудачах.
Как бы то ни было, у него еще оставался вариант на случай неудачи.
Исповедь.

Главное сделать самый первый шаг и осмелиться зайти в исповедальню, чтобы вернуться на путь истинный. Джейс глубоко вздохнул, взялся за дверную ручки и потянул на себя. Досада оттого, что не сумел справиться сам, что пришлось возвращаться настолько назад, свернулась клубком где-то в районе солнечного сплетения колючей проволокой. Нежелание делиться собственной слабостью Джейс старался затолкать как можно глубже, чтобы не мешало, не заставляло трусливо прятать голову.
— Здравствуйте, святой отец, — наконец решился он, нервно сжимая руки в замок. — Я согрешил.
— Расскажи о своем грехе, сын мой.
Еще раз вздохнув, Джейс начал говорить, перебирая гладкие бусины четок. Было тяжело, стыдно и очень неловко произносить самые страшные слова в этом месте:
— Моя вера пошатнулась, святой отец. Молитвы не находят отклика в моей душе, отчего мое пребывание в обители становится испытанием для меня. Я умолял Пресвятую Богородицу вернуть меня на путь истинный, дать шанс вновь обрести веру, но… меня продолжают обуревать сомнения.
— Каждый из нас сталкивается с испытаниями собственной веры, — заметил отец Джефферсон. — И только от нашей силы воли и силы нашего духа зависит, справимся ли мы с ними или отречемся от Бога, теряя возможность попасть в рай. Думается мне, что обет молчания на три недели и помощь сестрам Магде и Саманте в их делах сделают свое дело, и твоя вера вновь будет непоколебима, сын мой. Я отпускаю тебе твой грех, иди с Богом.
— Благодарю вас, святой отец.
Джейс склонился в небольшом поклоне и поспешил уйти. Замкнутое пространство, пропитанное удушливым запахом древесины, покрытой лаком, но все равно впитавшей слезы и пот исповедовавшихся, давило на сознание Джейса. Вырвавшись на свежий воздух, он запрокинул голову, подставляя лицо потоку ветра, и выдохнул. Епитимия, наложенная святым отцом Джефферсоном, была соизмерима с тем, в чем он каялся, к тому же Джейс, несмотря на потребность в общении, вполне легко справлялся с собственным одиночеством и молчанием на протяжении долгого времени. Сейчас следовало просто подчиняться сестрам Магде и Саманте, помогать им и не говорить.
И продолжать молиться, дабы снискать прощение у Господа.

Джейс дышал ночным прохладным воздухом, стоя у приоткрытого окна.
Мышцы в теле приятно гудели усталостью — физическая работа не только изматывала, но и не позволяла много думать о чем бы то ни было. У него было не слишком много забот: принести из колодца воды, вынести грязную после стирки, держать тяжелые тазы с чистым бельем, пока сестра Магда развешивает его по веревкам; мыть овощи перед тем, как сестра Саманта начнет готовить, помогать накладывать уже готовую еду в плошки, мыть посуду после трапез. Но каждое из них требовало сосредоточенности, поэтому времени на отвлеченные мысли не оставалось.
В перерывах между мирскими заботами Джейс не переставал молиться, что вводило его в странное состояние покоя и умиротворения. Будто дух бунтарства вновь затихал, засыпал под напором работы и молитв. Да и молчание помогало не отвлекаться на праздные мысли, которые могли бы вновь заставить Джейса отречься от собственной жизни. Его тело по-прежнему оставалось клеткой для него, но теперь это не пугало, наоборот, позволяло ему спрятаться в себе. Он не жалел себя, не лелеял собственные мысли о слепоте как о проклятии.
Он просто закрылся в себе, будто в коконе, спеленутый по рукам и ногам, — так было проще и правильнее. Необходимо было усмирить собственную гордыню, избавиться от уныния и слабостей вроде сожалений.
Время его обета подходило к концу, и Джейс с некоторым страхом ожидал момента, когда он вновь вернется к обыденным своим делам. Ему нужно было какое-то занятие, отнимающее не только время, но и силы. В физическом труде он был ограничен, но вот в моральном… Джейс вспомнил, что сестра Самуи упоминала о решении отца Джефферсона оставить детей, приведенных еще ранней весной в стены аббатства. Пока ими по-прежнему занималась сестра Кайя, но, насколько было известно Джейсу со слов сестры Магды, это давалось ей тяжело.
Может быть, помощь детям как раз то, что ему нужно? Эти дети предоставлены сами себе в таком раннем возрасте, что, может быть, им нужен просто старший друг, который и советом поможет, и, в случае чего, накажет за проступок? Покачав головой, Джейс вернулся в постель и решил поговорить с сестрой Самуи о возможности заниматься с детьми. Ведь так он поможет не только им, но и самому себе, а именно этого и хочет Бог — забота о слабых и нуждающихся в этом, и только потом забота о самом себе.
Еще раз прочитав молитву, Джейс прикрыл глаза и попытался заснуть.

Уже на протяжении нескольких дней Джейс не мог избавиться от навязчивой мысли о том, что посреди ночи его будит волчий вой. Но по здравому размышлению с утра предположение о поселившемся в лесу волке не выдерживало никакой критики, поэтому Джейс лишь отмахивался от этого и продолжал убеждать себя, что ему всего лишь кажется. К тому же никто из живущих в обители не замечал ничего странного, а значит, и Джейсу не стоило особенно зацикливаться на том, что ему послышалось в ночи. В конце концов, это мог быть очередной причудливый сон, который был слишком реалистичным, отчего Джейс и просыпался в холодном поту.
Вот что его откровенно пугало, так это то, что, гуляя в саду, он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Причем на человеческий он мало походил — слишком уж внимательным, голодным, а временами еще и ненавистным от него веяло. Поначалу Джейс думал о каком-то случайно вышедшем из леса животном, вроде медведя, но после некоторого размышления эта версия тоже была признана несостоятельной. Ну какое животное будет просто наблюдать за человеком, не подходя ближе, чтобы напасть?
Вот только когда Джейс решил выйти за пределы уже изученной территории, дабы проверить свои параноидальные мысли, которые буквально сводили его с ума, его остановил звучный рык. Чуть не присев прямо на землю, Джейс вернулся на свою излюбленную скамейку и начал думать, чем же можно объяснить появление волка на границе аббатства и леса. Сейчас даже не осень была: еды хватало, к тому же раскрывать собственное присутствие перед человеком животному уж точно было бы боязливо. Тяжело вздохнув, Джейс покачал головой, не понимая, что могло заставить волка проявить какое-никакое, но милосердие?
Джейс мог пострадать как от неизвестной местностности с непредсказуемым ландшафтом, так и от самого волка, который мог начать защищаться при его приближении. Это все было настолько странно, что в висках запульсировала боль. Даже в собственной комнате Джейс не переставал думать о встреченном сегодня неожиданном госте, поэтому когда в следующий раз собрался прогуляться, то взял с собой несколько кусочков хлеба.
«Как будто это чем-то мне поможет, если вдруг волк решит напасть», — с ощутимой долей сарказма подумал Джейс, выходя из комнаты.
Все его неверие рассыпалось трухой, когда он, оставив хлеб на дальней стороне скамейки, услышал сначала шаги, а потом и скрежет когтей по дереву.
— Ну привет, что ли, — криво улыбнулся он, продолжая неподвижно сидеть на месте. — Меня зовут Джейс.
Волк звучно фыркнул, но ощутимо подобрался ближе — не совсем вплотную, но тепло массивного тела доходило до ног Джейса. Кажется, это животное не было настроено агрессивно, поэтому Джейс позволил себе выдохнуть. Кажется, все прошло не так уж и плохо.

Истеричное детское «Мама!» до сих сидело в мозгу болезненной занозой.
Джейс сделал глоток воды и опустился на пол, обхватывая голову руками, пытаясь справиться с нарастающими безысходностью и страхом. Сегодня было прощание с женщиной, погибшей в автомобильной аварии. Люди умирали каждую секунду, рушились жизни их близких, и это, в сущности, ничего не меняло — привычное течение жизни. Вот только в этот раз было по-другому именно из-за крика, полного отчаяния и боли ребенка, потерявшего мать. Стиснув челюсти, Джейс зажмурился и постарался избавиться от мерзкого ощущения присутствия в собственной голове. Эта девочка плакала и кричала, не желая поверить в смерть матери, а Джейс не мог усмирить ту часть себя, которая оказалась недолюбленной, брошенной и разбитой.
Никто в обители не знал его родителей, не знал, кто оставил на ступенях храма корзину с младенцем и скупой запиской с просьбой дать приют несчастному сиротке. Клочок бумаги с выпуклыми от нажима пера ручки буквами, Джейс хранил в небольшой шкатулке, иногда доставая и пытаясь понять, почему с ним поступили именно так. И пусть в такие моменты его сердце ныло тупой болью, от которой хотелось кричать во все горло, он был рад, что хотя бы что-то осталось от его родных. Очень сложно было не думать о предательстве родителей, об их трусости и неспособности принять своего ребенка таким, каким он был.
Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.
Тяжело любить и почитать отца и мать, когда каждый день казался пыткой. Продлевать собственные мучения было слишком жестоко, даже несмотря на то, что, по сути, своими неправильными эмоциями — обидой, гневом и сожалением о судьбе — он нарушал четвертую заповедь. Джейс закусил губу, пытаясь отвлечься на кратковременную вспышку боли. Не получилось: звук нарастал, пеленал собой, будто отрезая от реальности, концентрируя все внимание на агонии боли. Самому хотелось кричать во все горло, потому что внутренности сворачивались узлом, обжигало колким жаром солнечное сплетение.
Металлический привкус крови во рту и ощущение открытой раны сводили с ума.
«Потерпи еще немного!» — от горячечного шепота и крепкой хватки на плечах на миг стало легче.
«Мы не закончили», — Джейса пробрало дрожью от хриплого, пропитанного тщательно сдерживаемой яростью голоса.
«Я не позволю тебе сдохнуть на задании! Ты слишком нужен мне».
Это было очень похоже на реальность, несмотря на то, что в комнате он был один и получить рану никак не мог. Судорожно дыша, Джейс пытался осознать, где он и что происходит. Крик в голове наконец-то стих, оставляя после себя лишь противное чувство беспомощности и холодный пот, выступивший на лбу и спине. Оказалось, что его слишком легко вывести из шаткого состояния спокойствия, заставить впасть в глупое состояние сродни истерическому. Это пугало до дрожи в ладонях. Произнеся молитву, Джейс перекрестился и поцеловал крестик, прося покоя у милостивой Пресвятой Богородицы.
Ему была просто жизненно необходима ее помощь.

— Знаешь, говорят, что человек может привыкнуть ко всему, — проговорил Джейс, поглаживая волка по жесткой шерсти на лбу и загривке. — К боли, к нужде, к страданиям. А у меня не выходит. Мне все чаще кажется, что эта жизнь — не моя, что я должен быть другим: кем-то, кто мог бы защищать от зла слабых.
Волк шумно фыркнул и лизнул в руку, будто пытаясь успокоить и поддержать. Джейс выдавил вымученную улыбку и вздохнул. Поговорить о собственных мыслях можно было только с кем-то вроде волка или Дарси — только они и могли выслушать, не начиная говорить о том, что грешно сетовать на судьбу данную Богом, нужно лишь благодарно принимать ее и нести свой крест до конца дней. А Джейс просто не мог смиренно жить, смутно понимая, что такая жизнь не для него. Да, вполне возможно, что так думал каждый человек, у которого были определенные проблемы со здоровьем, но…
Для Джейса все это было слишком неправильным.
Волк ощутимо прихватил его пальцы клыками, возвращая в реальность, и Джейс встряхнулся, отгоняя мысли. Все равно эти глупые метания ни к чему не приведут, сколько ни сотрясай воздух.
— Прости, что снова принес тебе хлеб, но большего мне с общего стола не взять. Понимаю, что тебе мало этого угощения, ты же хищник, но я благодарен, что ты не пытаешься меня укусить, чтобы отодрать кусок.
Раздавшееся в ответ ворчание Джейс предпочел проигнорировать и продолжил гладить волка по голове. Отчего-то страха за собственную жизнь не было, он исчез после первой же встречи, когда волк принял от него угощение. И пусть мысли о странности конкретно этого животного посещали его время от времени, Джейс предпочитал не думать об этом слишком часто. Ему нравилось проводить время вместе с волком — в такие моменты он чувствовал себя на своем месте, мысли не сводили с ума, а тяжесть собственного положения не давила на душу неподъемным грузом.
Еще раз потершись лбом о руки Джейса, волк тонко что-то тявкнул на своем языке и будто с сожалением отстранился.
— Я понял, тебе пора, — с грустью проговорил Джейс, отряхивая ладони от нескольких оставшихся на коже шерстинок. — Надеюсь, что ты еще заглянешь ко мне.
Утвердительно гавкнув, волк едва слышно потрусил в сторону леса, оставляя за собой последнее слово. Джейс уже привык, хотя в такие моменты ему казалось, что это животное слишком умно для животного — сознательно, пусть и в своей манере, отвечало на его вопросы и — как сейчас — что-то обещало. Еще немного посидев в тишине, наслаждаясь теплом лучей солнца, Джейс решил, что пора возвращаться в свою комнату, чтобы помолиться перед тем, как отправиться на ужин.

Джейс раскладывал вещи на специально выставленных столах, пытаясь хотя бы немного облегчить поиск необходимого — сортировал одежду в зависимости от ее качества. Он был настолько сосредоточен, что даже пропустил появление Клэри, которая, как обычно, приходила в выходные, чтобы помогать в выдаче бесплатной еды для бездомных и нуждающихся в помощи. Поэтому и вздрогнул, когда его плеча коснулась миниатюрная ладонь, и сжал пальцы на мягком свитере крепче. Обычно он был готов к прикосновениям и ему даже нравилось, но случались они во время бесед, не становясь неожиданностью.
— Прости! — тут же искренне извинилась она, отдергивая руку. — Я не хотела тебя напугать! Думала, ты услышал, как я подошла.
Сделав глубокий вдох и успокоив собственную панику, Джейс выдавил из себя улыбку и покачал головой.
— Ничего страшного, я просто задумался и… ничего, — проговорил он. — Не слишком часто кто-то подходит ко мне на таких встречах, потому что все заняты делом, вот я и…
— Понимаю, — Клэри подошла ближе и снова коснулась его плеча. — Но ты отлично справляешься с раскладыванием вещей. Выглядит просто чудесно!
Джейс не был уверен, действительно ли у него получается, или Клэри просто хочет поддержать его. Несмотря на то, что они регулярно встречались на подобных мероприятиях, понимания, говорит ли она всерьез или это ее возможность дать ему поверить в себя чуточку больше, у него не было. Различать правду и ложь Джейс мог лишь у тех, с кем общался постоянно, — воспринимать малейшие изменения голоса он научился быстро, дабы хоть как-то ориентироваться в человеческих взаимоотношениях, раз не мог различать то, как меняется выражение лица и мимика говорящего с ним.
— Спасибо, — поблагодарил он и, положив последнюю вещь, подхватил пакет, чтобы сложить его и забрать с собой.
Больше он ничем не мог помочь здесь, поэтому пришло время уйти в свою комнату или помогать на кухне готовящим не покладая рук сестрам Магде и Саманте. Сегодня отец Джефферсон не говорил ему об этом, значит, предстояло провести время за молитвой или чтением. Джейс еще сам не знал, что выберет, но ему было жаль уходить. Потому что ему хотелось общения, хотелось простого человеческого участия. Может быть, та же Клэри разговаривала с ним из жалости или сочувствия, но это было подобно глотку свежего воздуха — поговорить с кем-то, кто не был зациклен на вере и служении Господу каждую минуту.
— Джейс! — позвали его достаточно громко — на порядок громче позволенного во всем аббатстве — и Джейс поднялся на ноги, подхватывая трость и оборачиваясь на звук. — Джейкоб снова оставил нас одних разбираться с этими черт… дурацкими книжками! Он не убирается, а читает то, что попадется на глаза! Так нечестно!
Покачав головой, Джейс протянул руку, и Керри сжала ладонь, помогая ему выйти из-за стола.
— Ты не должна так громко возмущаться, особенно в присутствии наших помощников. А вот стремление Джейкоба к знаниям похвально, и вам с братом стоило бы им вдохновиться. И пойдем, я поговорю с ним, чтобы он не увиливал — хотя думается мне, что он не специально это делал — от работы.
— Мы увидимся еще сегодня? — поинтересовалась Клэри, подходя ближе к ним. — Я бы хотела с тобой погулять в саду и порисовать. Ты очень хорошо позируешь, и мне нравится тебя рисовать.
Джейс задумался. Раздача бесплатной еды и одежды продлилась бы несколько часов, после чего еще некоторое время ушло бы на небольшую уборку территории. За это время он успел бы поговорить с Джейкобом и попробовал бы убедить Керри и Райли не быть столь враждебно настроенными по отношению к увлекающемуся книгами сверстнику. Отец Джефферсон не был против того, что некоторые волонтеры задерживались в аббатстве и общались с послушниками. И по разговорам с Клэри он успел соскучиться, так что его ответ был очевидным.
— Конечно. Давай встретимся в два пополудни на нашем с тобой месте?
— Договорились, — с улыбкой и явным облегчением в голосе ответила Клэри, и Джейс направился вместе с Керри в библиотеку.
Название: Je te rends ton amour
Автор: ~Waleri-Jilua~
Артер: Eloise_Brandtner
Бета: Longways, innokentya
Верстка: innokentya
Пейринг: Магнус Бейн/Джейс Эрондейл, многочисленные ОЖП и ОМП, Себастьян Верлак, Изабель Лайтвуд, Алек Лайтвуд и другие
Рейтинг: R
Размер: макси, ~23500 слов
Саммари: Джейс родился слепым и был обречен провести всю жизнь аббатстве, молясь во славу Бога смиренно принимая данное ему испытание. Однако, все меняется и Джейсу предстоит сделать выбор, от которого зависит не только его будущее.
Жанры: AU, Hurt/comfort, Ангст, Драма
Предупреждения: OOC, UST, многочисленные смерти второстепенных персонажей
Примечание: 1) Автор не хотел оскорбить и задеть чувства верующих, в тексте речь идет о абстрактной религии и о таком же абстрактном аббатстве; 2) название текста взято из одноименной песни Mylene Farmer, клип на которую и вдохновил к написанию фика
Дисклаймер: отказываемся от всего, кроме оригинальных персонажей
От автора: Благодарю моего потрясающего артера, который легко и непринужденно сломал меня клипом, и который согласился вытянуть меня из неписца. Спасибо тебе, моя дорогая Eloise_Brandtner



От артера: Огромное спасибо моему автору и организаторам ББ за предоставленную возможность участия в мероприятии любимого формата; бессменным Longways и innokentya, а так же всем поддержавшим меня в период работы над оформлением

Скачать: с Yandex .pdf, .doc с артом, .doc без арта, .txt с Google .pdf, .doc с артом, .doc без арта, .txt


Весну Джейс любил, в отличие от холодной и утомляющей зимы, от ветреной и сырой осени и иссушающего лета. Весна ласково грела лучами солнца, освежала порывами свежего и чистого ветра. Весна возрождала жизнь, поднимала из глубокого сна растения и животных. С ее приходом где-то в глубине души расцветала надежда о том, что он не одинок в этом мире, что он кому-то нужен, только его не могут найти. И несмотря на то, что время стремительно и безжалостно каждый раз уничтожало всякую веру в добрый исход, Джейс верил.
Его научили верить, научили служить Богу и молиться о сотворении чуда, дабы вернуть ему зрение. Иногда ему тяжело было сделать хотя бы один самый крошечный глоток воздуха, потому что все тело сковывало страхом. Это необъяснимый, душащий его страх нереальности происходящего. Вокруг него множество звуков, множество полутонов и оттенков: шорохи, скрежет, прикосновение чьих-то рук к библии, стук и мазки кисти в реставрируемой части аббатства. Этого всего слишком много и слишком мало одновременно — в голове выстраивается общая картинка, но она слишком тусклая и плоская, чтобы ощущать себя в пространстве достаточно уверенно.
Джейс постоянно касался чего-то, трогал подушечками пальцев поверхности и запоминал текстуры.
Это не помогало.
Паника все равно иногда прицельно нещадно била по нервам, заставляя мелкую и противную дрожь сотрясать его. Ему казалось, что все это не должно происходить с ним: это не его жизнь, она чужая и чуждая, совсем не принадлежавшая ему. Но все, что ему оставалось — лишь глубокое и размеренное дыхание и попытки успокоить собственное бешено стучавшее сердце. В такие моменты он раз за разом повторял слова пастора о смирении и приятии собственной доли и изо всех сил сжимал в руках четки ручной работы, которые ему подарила одна из послушниц аббатства.
Ему казалось, что добрые мысли и молитвы этой женщины, успокаивали его лучше, чем собственное прошение покоя у Бога. Сколько Джейс себя помнил, он был одинок, хотя и аббат, и пастыри твердили ему, что если в его сердце есть бог, значит, не один, рядом всегда незримо Он. Только пусто было в сердце Джейса, несмотря на то что упорно молился, выполнял несложные поручения и усердно усмирял собственные эмоции и гневные мысли в сторону всех служителей монастыря. Это было сложно, иногда даже казалось, что невозможно, но с каждым прожитым днем приходило не смирение даже, а апатия, полная отрешенность ко всему.
Джейс осторожно прикоснулся к нежным лепесткам распустившихся на деревьях в саду цветков и улыбнулся, наконец приходя в гармонию с собой и окружающим миром.

— Что думаешь по поводу мальчиков, с которыми сегодня проводил урок? — сестра Самуи осторожно придерживала его под локоть, ведя по вымощенной камнем тропинке.
На несколько мгновений Джейс задумался, а потом качнул головой:
— Джейкоб способный мальчик, который, к сожалению, подвергается нападкам со стороны более уверенных в себе и наглых сверстников. Скромность не порок, но в его случае это очень осложняет ему жизнь. Джейкоб мог бы остаться у нас, уверен, что при должном усердии он добьется хороших результатов.
— Мог бы, но с ним должен поговорить отец Джефферсон. Сам понимаешь, что ему можно помочь, только если он сам этого захочет.
— Понимаю, — согласился Джейс и облизнул пересохшие губы. — Что касается Керри и Райли, особых стремлений к учебе я не заметил, но думаю, что самая простая работа на территории аббатства может помочь им справиться с их злостью и желанием причинять боль другим. Они сами слишком много страдали, чтобы сейчас не стараться защитить себя, оградить от тех, кто хотел бы их обидеть.
— Уверен, что стоит их оставлять у нас? — сестра Самуи погладила его по плечу. — К нам их привели только потому, что из приютов они сбегали. Видимо, социальная служба решила, что этим детям может помочь только Бог.
— Простите мне мои слова, сестра Самуи, но Керри и Райли не нужен бог в том смысле, в котором он предстает перед нами. Они воспитаны улицей, ее жестокостью и агрессией, и милосердие с состраданием для них пустой звук. Я не считаю их пропащими, но уверен, им нужен наставник, способный объяснить простые правила жизни в цивилизованном обществе, а не пастырь, направляющий на путь истинный.
— Вера нужна каждому из нас, — возразила сестра Самуи, впрочем, в ее голосе не появилось гнева или разочарования от сказанного Джейсом. — И мы можем помочь детям принять нашу веру или найти их собственную, которая поможет им по жизни дальше.
— Меня всегда поражало, что в нашем аббатстве так терпимо относятся к другим религиям и тому, что человек может быть атеистом. Что можно не быть диктатором, насаждающим собственную веру как единственно правильную.
— Иногда стоит дать шанс самим понять, что им необходимо, чтобы они жили в мире с собой и окружающей действительностью. Слепая вера, которая сейчас все чаще намеренно подселяется в сердца людей, дурманя их, несет в себе лишь смерть и разрушения. Наша миссия, наоборот, просвещать людей, помогать им находить гармонию и принимать мир со всеми его недостатками.
Они ненадолго замолчали, продолжая медленно идти по саду, наслаждаясь тишиной и звуками природы: шумом листвы и щебетом птиц.
— Мелисса слишком мала для пребывания здесь, — проговорил Джейс, чуть хмурясь. — За ней еще нужно постоянно приглядывать, а сестра Кайя уже в преклонном возрасте, чтобы следить за ребенком. Она меня с трудом вырастила, хотя ей и было проще из-за того, что я слеп. Приглядывать за непоседливым подвижным малышом достаточно суматошно.
— Думаешь, ей будет лучше в приюте?
— Ее могут усыновить, — привел последний довод он, — у нее будет семья и дом. Хорошая и счастливая жизнь. Возможно, кто-то из наших прихожан мог бы…
— Спасибо, что поделился мыслями, Джейс, — по голосу сестры Самуи, Джейс понял, что она улыбается. — Мы все ценим, что ты помогаешь нам общаться с поступающими к нам детьми. Ты замечаешь больше, чем мы, практически никогда не ошибаешься в своих предположения касательно потенциальных воспитанников.
— Я рад, что могу помочь вам, — чуть опустив голову, заметил Джейс. — Это очень важно для меня, не быть бесполезным.
Сестра Самуи погладила его по плечу и повторила, как он важен для аббатства и тех, кто благодаря ему находит приют в обители святого Себастьяна. Пусть он и не до конца верил в правдивость ее слов, — ну чем он помогал в самом деле? — ему было приятно слышать подобное. Это помогало держаться, когда случались его приступы паники.

Джейс не понимал, что происходило вокруг.
Это место не подходило ни под одно его воспоминание, никак не идентифицировалось в мозгу, отчего ощущение нахождения в ловушке, в западне с каждым мгновением лишь усиливалось. Здесь было много инородных звуков, голосов людей, которых он не знал, звуков жесткого соприкосновения металла с металлом, тонкого электронного писка и еще чего-то, чему не находилось определения. По ощущениям он был в самом эпицентре, а его никто не замечал: ощущение толпы вокруг было, он чувствовал движение людского потока рядом, но сам был словно невидимкой.
Приложив некоторые усилия, Джейс смог различить отдельные слова: «примитивные», «нижний мир», «демоны», «нападения» и самое страшное — «многочисленные погибшие». Смысл, складывавшийся из отрывков, пугал и вызывал неподдельное чувство страха и противной дрожи по телу. Сглотнув вязкую слюну, Джейс попытался успокоиться, но потерпел неудачу, когда невольно зацепился за глубокий мужской голос, произносивший, что происходящее только начало предстоящей войны между тьмой и светом.
Шум вокруг нарастал и усиливался, будто случилось что-то, чего никто не ожидал. Джейс неловко сжался, сгруппировался, стараясь стать незаметнее и одновременно пытаясь понять, что произошло. Ему ничего не удавалось различить в смешанных звуках голосов и внешнего шума, от которых лишь начинала болеть голова. Даже из-под зажмуренных век он замечал слабые вспышки света, но не мог объяснить их происхождение даже самому себе. Джейс изо всех сил пожелал сейчас очнуться и прийти в себя, чтобы наконец-то перестать волноваться о чем-то, к чему не имел никакого отношения.
Но у него не выходило: он все еще находился в месте, которого не знал, сходил с ума от излишнего шума, который давил на перепонки, заставляя стискивать зубы в желании унять пульсирующую боль в районе затылка. Хотелось по-детски зажать уши руками, отгородиться от звуков, оказаться в привычной тишине своей комнаты и шепота ветра из приоткрытого окна. С каждой секундой становилось все хуже и хуже, отчего в груди рождался животный крик, в котором смешались безысходность и отчаяние. И спустя какое-то мгновение Джейс все же закричал, стараясь заглушить собственным голосом сводящую с ума разноголосицу и общий гул.
— Джейс! Проснись! Джейс!
Чьи-то руки заставили сесть на постели, не позволяя оттолкнуть, а голос продолжал увещевать, что это был лишь сон, дурной сон, который не стоит ничего. Тяжело дыша, Джейс пытался прийти в себя, отбросить подальше ощущение беспомощности, которое поглотило его в сновидении, заставило снова почувствовать себя ничтожеством. Его увещевали, что Бог не дает испытаний, которые были бы не по плечу, что Бог ничего не делает просто так, и надо принимать собственную особенность, — а не уродство и немощность, — как благословение.
Это казалось Джейсу лишь отговоркой, которую придумали, чтобы успокоить ребенка, страдавшего от того, что не видел ничего, различал лишь смену дня и ночи. «Практическая слепота», — говорили врачи, разводя руками. Они ничего не могли поделать, только поставить диагноз и отправить восвояси. Джейс закусывал губы, сдерживая слезы, чтобы выплакаться в одиночестве. Показывать кому-либо переживания — значит, быть слабым. А ему нельзя быть слабым, он должен быть сильным, чтобы остаться в обители, помогать в меру собственных сил братьям и сестрам.
Джейс не желал быть беспомощным и бесполезным.
Было слишком просто упиваться собственным горем и считать весь мир обязанным тебе только потому, что ты оказался не таким, как все.
— Спасибо, что поддержали, брат Элиот, — тихо поблагодарил Джейс, снова устраиваясь в постели.
— Не за что, — так же тихо ответил брат Элиот, прикрывая за собой дверь.
Повернувшись в сторону приоткрытого окна, Джейс постарался выбросить из головы сон, потому что сны не стоили потраченных после пробуждения эмоций и мыслей. Они разрушали покой, а значит, необходимо было взять себя в руки и отпустить все плохое. Прочитав несколько молитв, Джейс все же заснул, на этот раз уже спокойно и до самого утра.

Холодная вода стекала с отросших волос по спине, заставляя кожу покрываться мурашками. Остатки ночного безумия испарялись на свежем воздухе и смывались в большой купели, растворяясь в святой воде.
Смирение.
Покой.
Избавление от всего ненужного и пагубного для души. Джейс, глубоко дыша, раз за разом повторял молитву прощения, касался губами своего нательного креста, но не чувствовал ничего. Слишком глубоко в его сознании засел этот голос, произносивший дикие слова о начале войны. Лишь глупая и совсем-совсем неправильная тревога, сковывавшая все мышцы ужасом и страхом. Ему ничего не угрожало, он был в безопасности родной обители, а трясло его так, будто он находился в самом центре кровавой бойни.
Не обращая внимания на то, что одет лишь в исподнее, Джейс опустился на колени перед иконой и отчаянно сжал крест пальцами, начиная шептать привычные слова молитвы, надеясь, что сейчас они помогут:
— Под Твою защиту прибегаю, Пресвятая Богородица. Не презри молений моих в скорбях моих, но от всех опасностей избавляй меня всегда, Дева преславная и благословенная. Владычица моя, Защитница моя, Заступница моя, с Сыном Твоим примири меня, Сыну Твоему поручи меня, к Сыну Твоему приведи меня. Аминь.
Он был готов просить милости столько, сколько того пожелает сам Господь, провести перед ликом Святой Богородицы на коленях хоть всю отмеренную ему земную жизнь, лишь бы они даровали ему освобождение от дурных мыслей и тяжести на сердце.

Джейс выходил из храма после вечери, собираясь вернуться в свою комнату, чтобы почитать. В библиотеке аббатства нашлась литература, и специально для него сестра Самуи иногда доставала книги, а порой и прихожане, желая сделать благое дело, приносили. Недостатка в источниках знаний он не испытывал, это уж точно. Больше всего он был благодарен Клэри Фрей, которая несколько раз в месяц приходила в храм, чтобы вместе с братьями и сестрами помочь людям, которые жили на улицах. Она всегда была приветлива и очень мила с ними, и с самим Джейсом, что вызывало у него определенные… чувства.
Ему нужен был друг. Он смирился с тем, что у него не выходило начисто избавиться от потребности в обычных эмоциях. И из-за этого не получалось найти покой в стенах обители — жить затворником из-за врожденного недуга отчаянно не хотелось. Ему прививали с детства привычки, которые обычные люди зачастую игнорируют: скромность в собственных желаниях, постоянное обращение к Господу и общение с ним посредством молитв. Для каждого начинания необходимо было сначала получить благословение пастыря, мысленно вознести Богу молитву и только потом делать.
Именно поэтому время в аббатстве текло медленно, застывая каждым мгновением. Джейс облизнул губы и качнул головой, чувствуя, что вместе с ним в комнату зашла и пушистая проныра Дарси. Эта кошка приходила и уходила, не особо задерживаясь на территории, только навещала Джейса, проводила с ним пару часов и снова удалялась восвояси. Сам Джейс был рад компании, поэтому позволял кошке спать на собственных коленях и лизать подушечки пальцев, гладил ее по мягкой шерстке и искренне наслаждался мурчанием.
К тому же, пока Дарси была рядом с ним, у него было так блаженно пусто в голове и спокойно на душе, что это даже пугало. Но от этих мыслей не оставалось и следа, когда кошка появлялась в следующий раз и умиротворяла лишь собственным присутствием.

Сегодня отец Томас был особенно строг с ним — Джейс предполагал, что не будь они в обители Господней, не будь в храме души и тела, его пальцам крепко бы досталось. Они занимались уже два года, но справляться с собственным волнением до сих пор удавалось с трудом. Внутри всегда что-то тонко дрожало, когда Джейс садился за инструмент, прилежно держа руки на коленях, пока не получал разрешения поднять крышку мануалов и начать репетировать богослужебные партии для церемоний. Чаще всего это были хоралы, псалмы и мессы.
И несмотря на то, что Джейс выучил еще в первый год, что репетировал постоянно, иногда все равно у него получалось путаться в руках и ногах, выдавая не то, чего от него требовали. И пусть сегодня они повторяли трепетно любимый им 129-й псалом о снисхождении и милосердии и он старался изо всех сил, выходило из рук вон плохо. Не закончив произведение, Джейс, будто обжегшись о клавиши, отдернул руки и спрятал в ладонях лицо. Слезы подступили к горлу, мешая сделать вдох, и он едва удержал себя от попытки сбежать. Ему было так стыдно перед отцом Томасом, так противно от собственной беспомощности перед трудностями оттого, что не может сделать того, что необходимо.
— Джейс, — коротко позвал его отец Томас, касаясь его плеча. — Что с тобой?
От привкуса горечи, медленно расползавшегося по рту, сразу же затошнило, и Джейс с трудом сглотнул слюну.
— У меня… не… не получается… вы расстроены этим.
— С чего ты… — отец Томас заставил его подвинуться на банкетке и присел рядом, едва слышно вздыхая. — Джейс, я понимаю, что тебе сложно: ты не можешь постоянно следить взглядом за нотами на пюпитре, проверяя себя и собственные руки. К тому же ориентация в пространстве и в частности расположении мануалов и клавиш на них не особенно проста для тебя, но…
С каждым словом Джейс сжимался все сильнее, будто готовясь к удару. Он не мог понять собственного страха — на него никогда бы не подняли руку, тем более за то, что ему не удается игра на органе. Отец Томас исполнял потрясающей красоты гимны, от которых захватывало дух, а Джейса учил, чтобы тот развивал моторику рук и тактильную память. К тому же это было полезное занятие для того, чтобы дать сестре Кайе отдохнуть, пока Джейс под чьим-то присмотром и при деле.
— Я уверен, что у тебя будет получаться, если мы продолжим заниматься. Поэтому давай не поддаваться унынию и печали, а продолжим заниматься?
Джейс вздрогнул от прикосновения к колену крепкой ладони, но неуверенно кивнул, снова собираясь начать играть. Но был остановлен отцом Томасом, который аккуратно отвел руки от мануалов и сам нажал на клавишу, извлекая звук.
— Отвлечемся немного и повторим самое начало. Что это за мануал и нота?
Джейс послушно назвал сыгранную ноту и мануал. Это не вызвало у него сложности — отец Томас не позволил ему играть, пока Джейс не рассказал ему устройство органа и не повторил без единой ошибки ноты. Такое простое и знакомое занятие окончательно вернуло ему покой и заставило расслабиться. Коротко выдохнув Джейс, опустил голос и в такт нажатиям на клавиши нажал пальцами на собственные колени. Ему жутко хотелось спросить, почему отец Томас оказался в аббатстве, почему продолжал здесь быть, ведь поначалу он был лишь прихожанином, который поселился в обители, дав себе обет молчания и решив найти собственный покой.
Как человеку, который никогда не покидал стен аббатства, Джейсу было интересно, как можно отказаться от той свободы, что была за пределами территории. Это был интерес ребенка, не видевшего другой жизни, не знавшего как это — по-другому. Но спросить прямо он не решался, ведь это было личное дело отца Томаса, который после проведенного в аббатстве времени решил посвятить свою жизнь Богу и помощи другим. Уже после окончания их занятия, когда Джейс собирался немного погулять по саду, отец Томас предложил составить ему компанию.
Несколько минут прошли в молчании, пока они добирались до сада, а потом Джейс все же не выдержал и осторожно спросил, сжимая в руке трость:
— Почему вы здесь, отец Томас?
— Служу Богу, ты имеешь в виду? — с улыбкой уточнил отец Томас и, получив кивок от Джейса, замолчал на пару мгновений. — Живя мирской жизнью, мы подвергаемся многочисленным соблазнам и страстям, которые исчезают, когда ты отрешаешься от суеты. Сейчас слишком много всего, что пытается разлучить нас и Господа, заставить сомневаться в правильности и правдивости его заветов. Я жил далеко не праведной жизнью до того момента, как все разрушилось: моя семья была занята лишь одним — гонкой за собственной тенью в желании стать лучше и занять лучшие политические посты; мой возлюбленный отказался от меня, когда жена поманила пальцем. Тяжело осознавать, что, по сути являясь взрослым человеком, о тебе пекутся как о малом ребенке, опасаясь общественного мнения. В какой-то момент мне показалось, что жизнь закончилась. Неудачная попытка самоубийства и — как один из последних шансов на нормальную жизнь — обращение к Богу.
Джейс ошарашенно слушал отца Томаса, пытаясь уложить в голове рассказанную в несколько предложений, полную горечи и боли жизни. И больше всего его поразило не признание в том, что в прошлом у отца Томаса были противоугодные Богу связи с мужчинами, а то, что его семья не понимала, что именно ему было необходимо, чтобы нормально жить. Вот это непонимание, отторжение близкого человека, когда ему нужна помощь и поддержка близких, вызывало внутреннюю обиду и гнев. Они были рядом, но продолжали упорствовать, потому что им было просто неудобно.
Ничего не зная о собственных родителях, но подозревая, что их просто нет в живых, Джейс очень остро воспринимал несправедливость, лежащую именно в этой плоскости людских отношений. Счастье иметь кого-то близкого, а не быть одиноким в этом мире, казалось самым главным, что может быть в жизни. Но когда он слышал о предательстве родных, в нем всегда поднимался жарким огнем гнев и бурлящая в венах ярость от понимания, какими недалекими и ужасно глупыми могут быть люди. Сжав свободной рукой кулак, Джейс длинно выдохнул, стараясь успокоиться. Не стоит сейчас смущать отца Томаса всплеском собственных эмоций, которых по сути и быть не должно.
Должно быть лишь сострадание и светлая грусть от того, как обошлась с отцом Томасом его собственная семья.
— И Господь услышал мою просьбу о помощи, — тем временем продолжал отец Томас, — каждый день приносил облегчение и покой моей душе. Просыпаясь, работая и читая молитвы, я обрел новый смысл жизни, наполнил собственное сердце любовью к ближним и избавился от злобы и ненависти к окружающему миру. Наверное, самая простая работа, заключавшаяся в уходе за скотом или сбором урожая на полях аббатства, помогла мне понять, насколько суета проникла в наше сознание. Слишком много мыслей о не стоящих ничего вещах и переживаний по самым мелким заботам в голове и душе.
— И поэтому Вы решили остаться здесь? — спросил Джейс, присаживаясь на скамейку. — Чтобы жить правильно?
— Не совсем так, — улыбаясь возразил отец Томас. — Чтобы просто жить. За пределами аббатства мне было тяжело, я не чувствовал той свободы и желания жить, которые ощущаю здесь.
Судя по всему, для каждого понятие свободы было своим, подумал Джейс, прислушиваясь к пению птиц в кронах деревьев. И понять, что она значила для него самого, еще только предстояло. Ведь сейчас он не ощущал того, о чем говорил отец Томас. Для Джейса не только аббатство в целом было клеткой, но и собственное тело ощущалось западней, ловушкой, из которой выбраться не представлялось никакой возможности. Чуть наклонившись вперед, Джейс покачал головой, словно стараясь избавиться от неправильных мыслей, но ничего не выходило.
Слишком тяжело было избавиться от ощущений собственных беспомощности и бессилия.

От долгого стояния на коленях болела спина и ноги. Несмотря на это, Джейс продолжал молиться, иногда начиная шептать, проговаривать слова губами, будто это могло ему помочь избавиться от мятежных эмоций внутри. Покой и смирение покинули его, мысли в голове только усугубляли состояние: разговор с отцом Томасом заставил его посмотреть на собственную жизнь со стороны. Молитвы и собственное понимание того, что он неправильно себя ведет, никак не облегчали ситуацию. Джейс с ужасом осознавал, что как никогда близок к самому страшному — отрицанию Бога.
Кощунственная мысль жгла собственной дикостью, ненормальностью, заставляя виски наливаться пульсирующей болью. С самых ранних лет ему говорили, убеждали, что Бог — создатель всего сущего, ему нужно быть благодарным за жизнь, славить его дела, общаться с ним молитвами, не выказывая и капли ненависти с жалостью к самому себе. Даже то, что Джейс не мог видеть, следовало считать Его благословением. Но все чаще Джейс задавался вопросом — за что Господь так «одарил» его? Что сделали его родители такого, что их хотели испытать рождением слепого ребенка?
В чем провинился сам Джейс?
За что?
Находившая его в слезах сестра Самуи старалась успокоить, помочь принять собственную особенность. Ее сострадание особенно сильно выводило из себя: молодая девушка, только закончившая духовную семинарию, что она может знать о Боге, о нем самом и том, что терзает его на протяжении всей сознательной жизни? Пусть мысли о том, что его тело — клетка, в которой ему тесно, пришли значительно позже, ему всегда было странно ощущать мир только через прикосновения и слух. Казалось, будто само его существо отрицало эту жизнь.
Впрочем, чем взрослее он становился, тем меньше было в нем протеста, потому как выплескивать свою агрессию на ни в чем не повинных служителей аббатства казалось глупым занятием. Джейс много читал, иногда даже проговаривал вслух то, что западало в его душу. Именно чтение, частые исповеди и молитвы Богу на время усыпили взявшиеся из ниоткуда жажду бунтарства и противоречия. Он, казалось, наконец смиренно принял свою слепоту, окончательно примирился с тем, что вся жизнь его пройдет практически в темноте.
Но сейчас внутри будто сорвали зажившие корки с ран, и полилась темнота, полностью затмевающая рассудок. Джейс привычно цеплялся за молитвы, но они не помогали — вбитые, казалось, в подкорку, сейчас они были пустыми, не находившими в душе даже малейшего отклика. Это пугало до дрожи и холодного пота. Чувствовать себя неприкаянным в стенах аббатства, которое очень долго считал своим домом, было тяжело. Бродить по длинным коридорам, между многочисленными рядами лавок в храме, даже просто прогуливаться по привычным тропинкам в саду стало… в определенном роде поиском себя.
Будто в насмешку, даже природа не радовала солнцем и теплом — уже несколько дней стояла холодная пасмурная погода, никак не помогавшая вернуть самого себя на истинный путь. Джейс сидел на скамейке, глубоко дыша прохладным воздухом, пытаясь избавиться от гнетущих мыслей, освободиться от переполнявших противоречивых эмоций. Если ему не помогали молитвы, значит, ему нужно попробовать найти единение с природой, попытаться не зацикливаться на собственных неудачах.
Как бы то ни было, у него еще оставался вариант на случай неудачи.
Исповедь.

Главное сделать самый первый шаг и осмелиться зайти в исповедальню, чтобы вернуться на путь истинный. Джейс глубоко вздохнул, взялся за дверную ручки и потянул на себя. Досада оттого, что не сумел справиться сам, что пришлось возвращаться настолько назад, свернулась клубком где-то в районе солнечного сплетения колючей проволокой. Нежелание делиться собственной слабостью Джейс старался затолкать как можно глубже, чтобы не мешало, не заставляло трусливо прятать голову.
— Здравствуйте, святой отец, — наконец решился он, нервно сжимая руки в замок. — Я согрешил.
— Расскажи о своем грехе, сын мой.
Еще раз вздохнув, Джейс начал говорить, перебирая гладкие бусины четок. Было тяжело, стыдно и очень неловко произносить самые страшные слова в этом месте:
— Моя вера пошатнулась, святой отец. Молитвы не находят отклика в моей душе, отчего мое пребывание в обители становится испытанием для меня. Я умолял Пресвятую Богородицу вернуть меня на путь истинный, дать шанс вновь обрести веру, но… меня продолжают обуревать сомнения.
— Каждый из нас сталкивается с испытаниями собственной веры, — заметил отец Джефферсон. — И только от нашей силы воли и силы нашего духа зависит, справимся ли мы с ними или отречемся от Бога, теряя возможность попасть в рай. Думается мне, что обет молчания на три недели и помощь сестрам Магде и Саманте в их делах сделают свое дело, и твоя вера вновь будет непоколебима, сын мой. Я отпускаю тебе твой грех, иди с Богом.
— Благодарю вас, святой отец.
Джейс склонился в небольшом поклоне и поспешил уйти. Замкнутое пространство, пропитанное удушливым запахом древесины, покрытой лаком, но все равно впитавшей слезы и пот исповедовавшихся, давило на сознание Джейса. Вырвавшись на свежий воздух, он запрокинул голову, подставляя лицо потоку ветра, и выдохнул. Епитимия, наложенная святым отцом Джефферсоном, была соизмерима с тем, в чем он каялся, к тому же Джейс, несмотря на потребность в общении, вполне легко справлялся с собственным одиночеством и молчанием на протяжении долгого времени. Сейчас следовало просто подчиняться сестрам Магде и Саманте, помогать им и не говорить.
И продолжать молиться, дабы снискать прощение у Господа.

Джейс дышал ночным прохладным воздухом, стоя у приоткрытого окна.
Мышцы в теле приятно гудели усталостью — физическая работа не только изматывала, но и не позволяла много думать о чем бы то ни было. У него было не слишком много забот: принести из колодца воды, вынести грязную после стирки, держать тяжелые тазы с чистым бельем, пока сестра Магда развешивает его по веревкам; мыть овощи перед тем, как сестра Саманта начнет готовить, помогать накладывать уже готовую еду в плошки, мыть посуду после трапез. Но каждое из них требовало сосредоточенности, поэтому времени на отвлеченные мысли не оставалось.
В перерывах между мирскими заботами Джейс не переставал молиться, что вводило его в странное состояние покоя и умиротворения. Будто дух бунтарства вновь затихал, засыпал под напором работы и молитв. Да и молчание помогало не отвлекаться на праздные мысли, которые могли бы вновь заставить Джейса отречься от собственной жизни. Его тело по-прежнему оставалось клеткой для него, но теперь это не пугало, наоборот, позволяло ему спрятаться в себе. Он не жалел себя, не лелеял собственные мысли о слепоте как о проклятии.
Он просто закрылся в себе, будто в коконе, спеленутый по рукам и ногам, — так было проще и правильнее. Необходимо было усмирить собственную гордыню, избавиться от уныния и слабостей вроде сожалений.
Время его обета подходило к концу, и Джейс с некоторым страхом ожидал момента, когда он вновь вернется к обыденным своим делам. Ему нужно было какое-то занятие, отнимающее не только время, но и силы. В физическом труде он был ограничен, но вот в моральном… Джейс вспомнил, что сестра Самуи упоминала о решении отца Джефферсона оставить детей, приведенных еще ранней весной в стены аббатства. Пока ими по-прежнему занималась сестра Кайя, но, насколько было известно Джейсу со слов сестры Магды, это давалось ей тяжело.
Может быть, помощь детям как раз то, что ему нужно? Эти дети предоставлены сами себе в таком раннем возрасте, что, может быть, им нужен просто старший друг, который и советом поможет, и, в случае чего, накажет за проступок? Покачав головой, Джейс вернулся в постель и решил поговорить с сестрой Самуи о возможности заниматься с детьми. Ведь так он поможет не только им, но и самому себе, а именно этого и хочет Бог — забота о слабых и нуждающихся в этом, и только потом забота о самом себе.
Еще раз прочитав молитву, Джейс прикрыл глаза и попытался заснуть.

Уже на протяжении нескольких дней Джейс не мог избавиться от навязчивой мысли о том, что посреди ночи его будит волчий вой. Но по здравому размышлению с утра предположение о поселившемся в лесу волке не выдерживало никакой критики, поэтому Джейс лишь отмахивался от этого и продолжал убеждать себя, что ему всего лишь кажется. К тому же никто из живущих в обители не замечал ничего странного, а значит, и Джейсу не стоило особенно зацикливаться на том, что ему послышалось в ночи. В конце концов, это мог быть очередной причудливый сон, который был слишком реалистичным, отчего Джейс и просыпался в холодном поту.
Вот что его откровенно пугало, так это то, что, гуляя в саду, он чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Причем на человеческий он мало походил — слишком уж внимательным, голодным, а временами еще и ненавистным от него веяло. Поначалу Джейс думал о каком-то случайно вышедшем из леса животном, вроде медведя, но после некоторого размышления эта версия тоже была признана несостоятельной. Ну какое животное будет просто наблюдать за человеком, не подходя ближе, чтобы напасть?
Вот только когда Джейс решил выйти за пределы уже изученной территории, дабы проверить свои параноидальные мысли, которые буквально сводили его с ума, его остановил звучный рык. Чуть не присев прямо на землю, Джейс вернулся на свою излюбленную скамейку и начал думать, чем же можно объяснить появление волка на границе аббатства и леса. Сейчас даже не осень была: еды хватало, к тому же раскрывать собственное присутствие перед человеком животному уж точно было бы боязливо. Тяжело вздохнув, Джейс покачал головой, не понимая, что могло заставить волка проявить какое-никакое, но милосердие?
Джейс мог пострадать как от неизвестной местностности с непредсказуемым ландшафтом, так и от самого волка, который мог начать защищаться при его приближении. Это все было настолько странно, что в висках запульсировала боль. Даже в собственной комнате Джейс не переставал думать о встреченном сегодня неожиданном госте, поэтому когда в следующий раз собрался прогуляться, то взял с собой несколько кусочков хлеба.
«Как будто это чем-то мне поможет, если вдруг волк решит напасть», — с ощутимой долей сарказма подумал Джейс, выходя из комнаты.
Все его неверие рассыпалось трухой, когда он, оставив хлеб на дальней стороне скамейки, услышал сначала шаги, а потом и скрежет когтей по дереву.
— Ну привет, что ли, — криво улыбнулся он, продолжая неподвижно сидеть на месте. — Меня зовут Джейс.
Волк звучно фыркнул, но ощутимо подобрался ближе — не совсем вплотную, но тепло массивного тела доходило до ног Джейса. Кажется, это животное не было настроено агрессивно, поэтому Джейс позволил себе выдохнуть. Кажется, все прошло не так уж и плохо.

Истеричное детское «Мама!» до сих сидело в мозгу болезненной занозой.
Джейс сделал глоток воды и опустился на пол, обхватывая голову руками, пытаясь справиться с нарастающими безысходностью и страхом. Сегодня было прощание с женщиной, погибшей в автомобильной аварии. Люди умирали каждую секунду, рушились жизни их близких, и это, в сущности, ничего не меняло — привычное течение жизни. Вот только в этот раз было по-другому именно из-за крика, полного отчаяния и боли ребенка, потерявшего мать. Стиснув челюсти, Джейс зажмурился и постарался избавиться от мерзкого ощущения присутствия в собственной голове. Эта девочка плакала и кричала, не желая поверить в смерть матери, а Джейс не мог усмирить ту часть себя, которая оказалась недолюбленной, брошенной и разбитой.
Никто в обители не знал его родителей, не знал, кто оставил на ступенях храма корзину с младенцем и скупой запиской с просьбой дать приют несчастному сиротке. Клочок бумаги с выпуклыми от нажима пера ручки буквами, Джейс хранил в небольшой шкатулке, иногда доставая и пытаясь понять, почему с ним поступили именно так. И пусть в такие моменты его сердце ныло тупой болью, от которой хотелось кричать во все горло, он был рад, что хотя бы что-то осталось от его родных. Очень сложно было не думать о предательстве родителей, об их трусости и неспособности принять своего ребенка таким, каким он был.
Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.
Тяжело любить и почитать отца и мать, когда каждый день казался пыткой. Продлевать собственные мучения было слишком жестоко, даже несмотря на то, что, по сути, своими неправильными эмоциями — обидой, гневом и сожалением о судьбе — он нарушал четвертую заповедь. Джейс закусил губу, пытаясь отвлечься на кратковременную вспышку боли. Не получилось: звук нарастал, пеленал собой, будто отрезая от реальности, концентрируя все внимание на агонии боли. Самому хотелось кричать во все горло, потому что внутренности сворачивались узлом, обжигало колким жаром солнечное сплетение.
Металлический привкус крови во рту и ощущение открытой раны сводили с ума.
«Потерпи еще немного!» — от горячечного шепота и крепкой хватки на плечах на миг стало легче.
«Мы не закончили», — Джейса пробрало дрожью от хриплого, пропитанного тщательно сдерживаемой яростью голоса.
«Я не позволю тебе сдохнуть на задании! Ты слишком нужен мне».
Это было очень похоже на реальность, несмотря на то, что в комнате он был один и получить рану никак не мог. Судорожно дыша, Джейс пытался осознать, где он и что происходит. Крик в голове наконец-то стих, оставляя после себя лишь противное чувство беспомощности и холодный пот, выступивший на лбу и спине. Оказалось, что его слишком легко вывести из шаткого состояния спокойствия, заставить впасть в глупое состояние сродни истерическому. Это пугало до дрожи в ладонях. Произнеся молитву, Джейс перекрестился и поцеловал крестик, прося покоя у милостивой Пресвятой Богородицы.
Ему была просто жизненно необходима ее помощь.

— Знаешь, говорят, что человек может привыкнуть ко всему, — проговорил Джейс, поглаживая волка по жесткой шерсти на лбу и загривке. — К боли, к нужде, к страданиям. А у меня не выходит. Мне все чаще кажется, что эта жизнь — не моя, что я должен быть другим: кем-то, кто мог бы защищать от зла слабых.
Волк шумно фыркнул и лизнул в руку, будто пытаясь успокоить и поддержать. Джейс выдавил вымученную улыбку и вздохнул. Поговорить о собственных мыслях можно было только с кем-то вроде волка или Дарси — только они и могли выслушать, не начиная говорить о том, что грешно сетовать на судьбу данную Богом, нужно лишь благодарно принимать ее и нести свой крест до конца дней. А Джейс просто не мог смиренно жить, смутно понимая, что такая жизнь не для него. Да, вполне возможно, что так думал каждый человек, у которого были определенные проблемы со здоровьем, но…
Для Джейса все это было слишком неправильным.
Волк ощутимо прихватил его пальцы клыками, возвращая в реальность, и Джейс встряхнулся, отгоняя мысли. Все равно эти глупые метания ни к чему не приведут, сколько ни сотрясай воздух.
— Прости, что снова принес тебе хлеб, но большего мне с общего стола не взять. Понимаю, что тебе мало этого угощения, ты же хищник, но я благодарен, что ты не пытаешься меня укусить, чтобы отодрать кусок.
Раздавшееся в ответ ворчание Джейс предпочел проигнорировать и продолжил гладить волка по голове. Отчего-то страха за собственную жизнь не было, он исчез после первой же встречи, когда волк принял от него угощение. И пусть мысли о странности конкретно этого животного посещали его время от времени, Джейс предпочитал не думать об этом слишком часто. Ему нравилось проводить время вместе с волком — в такие моменты он чувствовал себя на своем месте, мысли не сводили с ума, а тяжесть собственного положения не давила на душу неподъемным грузом.
Еще раз потершись лбом о руки Джейса, волк тонко что-то тявкнул на своем языке и будто с сожалением отстранился.
— Я понял, тебе пора, — с грустью проговорил Джейс, отряхивая ладони от нескольких оставшихся на коже шерстинок. — Надеюсь, что ты еще заглянешь ко мне.
Утвердительно гавкнув, волк едва слышно потрусил в сторону леса, оставляя за собой последнее слово. Джейс уже привык, хотя в такие моменты ему казалось, что это животное слишком умно для животного — сознательно, пусть и в своей манере, отвечало на его вопросы и — как сейчас — что-то обещало. Еще немного посидев в тишине, наслаждаясь теплом лучей солнца, Джейс решил, что пора возвращаться в свою комнату, чтобы помолиться перед тем, как отправиться на ужин.

Джейс раскладывал вещи на специально выставленных столах, пытаясь хотя бы немного облегчить поиск необходимого — сортировал одежду в зависимости от ее качества. Он был настолько сосредоточен, что даже пропустил появление Клэри, которая, как обычно, приходила в выходные, чтобы помогать в выдаче бесплатной еды для бездомных и нуждающихся в помощи. Поэтому и вздрогнул, когда его плеча коснулась миниатюрная ладонь, и сжал пальцы на мягком свитере крепче. Обычно он был готов к прикосновениям и ему даже нравилось, но случались они во время бесед, не становясь неожиданностью.
— Прости! — тут же искренне извинилась она, отдергивая руку. — Я не хотела тебя напугать! Думала, ты услышал, как я подошла.
Сделав глубокий вдох и успокоив собственную панику, Джейс выдавил из себя улыбку и покачал головой.
— Ничего страшного, я просто задумался и… ничего, — проговорил он. — Не слишком часто кто-то подходит ко мне на таких встречах, потому что все заняты делом, вот я и…
— Понимаю, — Клэри подошла ближе и снова коснулась его плеча. — Но ты отлично справляешься с раскладыванием вещей. Выглядит просто чудесно!
Джейс не был уверен, действительно ли у него получается, или Клэри просто хочет поддержать его. Несмотря на то, что они регулярно встречались на подобных мероприятиях, понимания, говорит ли она всерьез или это ее возможность дать ему поверить в себя чуточку больше, у него не было. Различать правду и ложь Джейс мог лишь у тех, с кем общался постоянно, — воспринимать малейшие изменения голоса он научился быстро, дабы хоть как-то ориентироваться в человеческих взаимоотношениях, раз не мог различать то, как меняется выражение лица и мимика говорящего с ним.
— Спасибо, — поблагодарил он и, положив последнюю вещь, подхватил пакет, чтобы сложить его и забрать с собой.
Больше он ничем не мог помочь здесь, поэтому пришло время уйти в свою комнату или помогать на кухне готовящим не покладая рук сестрам Магде и Саманте. Сегодня отец Джефферсон не говорил ему об этом, значит, предстояло провести время за молитвой или чтением. Джейс еще сам не знал, что выберет, но ему было жаль уходить. Потому что ему хотелось общения, хотелось простого человеческого участия. Может быть, та же Клэри разговаривала с ним из жалости или сочувствия, но это было подобно глотку свежего воздуха — поговорить с кем-то, кто не был зациклен на вере и служении Господу каждую минуту.
— Джейс! — позвали его достаточно громко — на порядок громче позволенного во всем аббатстве — и Джейс поднялся на ноги, подхватывая трость и оборачиваясь на звук. — Джейкоб снова оставил нас одних разбираться с этими черт… дурацкими книжками! Он не убирается, а читает то, что попадется на глаза! Так нечестно!
Покачав головой, Джейс протянул руку, и Керри сжала ладонь, помогая ему выйти из-за стола.
— Ты не должна так громко возмущаться, особенно в присутствии наших помощников. А вот стремление Джейкоба к знаниям похвально, и вам с братом стоило бы им вдохновиться. И пойдем, я поговорю с ним, чтобы он не увиливал — хотя думается мне, что он не специально это делал — от работы.
— Мы увидимся еще сегодня? — поинтересовалась Клэри, подходя ближе к ним. — Я бы хотела с тобой погулять в саду и порисовать. Ты очень хорошо позируешь, и мне нравится тебя рисовать.
Джейс задумался. Раздача бесплатной еды и одежды продлилась бы несколько часов, после чего еще некоторое время ушло бы на небольшую уборку территории. За это время он успел бы поговорить с Джейкобом и попробовал бы убедить Керри и Райли не быть столь враждебно настроенными по отношению к увлекающемуся книгами сверстнику. Отец Джефферсон не был против того, что некоторые волонтеры задерживались в аббатстве и общались с послушниками. И по разговорам с Клэри он успел соскучиться, так что его ответ был очевидным.
— Конечно. Давай встретимся в два пополудни на нашем с тобой месте?
— Договорились, — с улыбкой и явным облегчением в голосе ответила Клэри, и Джейс направился вместе с Керри в библиотеку.
Продолжение в комментариях.
где-то половину истории я провела в том самом приятном трансе, а потом Джейс сказал Магнусу «да», и от последствий у меня зашевелились волосы на голове. Да так и шевелились до самого конца. Решение, которое приняли главные герои, просто ужасно. И что бы не говорил Джейс, мне никогда не поверить, что Алек или Изабель согласились бы на такое. По сути это те же превентивные меры, которыми прежде оправдывались охотники.
Так что от двух половин текста остается совершенно разное впечатление.если от первой веет тоской и мукой главного героя, то после второй остается ощущение безумия, охватившего главных героев.
Я начала читать и не могла оторваться, настолько затягивает - погружаешься с головой и будто проживаешь каждую строчку, каждую мысль и эмоцию Джейса, окружающего его мира. И как верно заметили комментарием выше - это всё вводит в состояние похожее на транс, некоторую отрешенность испытываемую Джейсом, но не спокойную, а готовую взорваться мятежом, восстать против привитых догм, чтобы обрести желаемое, вырваться из «клетки». И вот тут в текст вплетается Магнус, как дуновение ветерка, освежающий, но заставляющий зябко кутаться в привычную шаль мыслей, от всего многообразия пробуждающихся мыслей и чувств, но уже осознавая, что прорехи в ней не заштопать, да и не грела она никогда тем спокойным теплом по-настоящему, даря лишь иллюзию.
Очень сильно. Спасибо!
Красиво, лаконично и атмосферно)
Неоднозначная работа. Во-первых, сразу хочется отметить упомянутый в шапке ООС - я не увидела здесь практически никакой основы характеров каноничных персонажей. Ну вот совсем. Внешность и фон - и все. Автор скорее вдохновлялся каноном, чем пытался как-либо его обыграть.
Текст написан хорошим языком, очень плавный, в него погружаешься. Несмотря на обилие повседневности поначалу, он захватывает теми несколькими моментами, когда у Джейса видения мира иного - это сразу вызывает интерес, почему так и отчего. Интригует. А тут еще и волк, который сразу кажется необычным, и Клэри, от которой тоже невольно ждешь чего-то большего. Хотя, как я понимаю, все упомянутые события происходят до того, как она узнала, кем является на самом деле. А луна, разумеется, вполне себе действует на Люка)
Появляющийся Магнус очень удачно играет роль этакого искусителя, вносящего сумятицу в и без того далеко не твердые убеждения Джейса. Вообще, его мысли и эмоции описаны очень ярко, его апатия, безнадежность и - да, именно - озлобленность на то, что мир не такой, как он хочет. Не очень хорошо, как мне показалось, описано восприятие мира слепым Джейсом. У меня первое время возникало ощущение, что он ослеп со временем, а до этого все-таки что-то видел, потому что уж больно "зрительными" были описания. Где-то даже все еще зеленая трава осенью упоминалась от его лица. То же, когда он прозрел - недостаточными мне показались его эмоции по поводу того, что он видит, каким он это воспринимает. Это ведь все для него внове - а этого "внове" и не хватило, он как будто получил то, что когда-то потерял, а не то, чего никогда и не имел.
Сцена тренировки Алека и Себастьяна, напряжение между ними показано просто отлично - это просто мой любимый момент в этом фичке. И да, тоже надеюсь, что Себастьян на самом деле Джонатан) По крайней мере, вписывается это предположение отлично, как по мне.
В общем, все было хорошо, а потом Джейс сказал "Да" и волосы на голове у меня тоже встали дыбом.
Я, в целом, понимаю, почему этот Джейс в этом фичке принял такое решение. Подоплека к этому была - его чувство обделенности, того, что ему недодают того, что он заслуживает, его эгоизм, в общем-то. И его решение получить то, что он хочет, не думая о последствиях, в это вписывается. Но происходящее все равно не может ужасать, такой Джейс не может не ужасать и не вызывать глубочайшего отторжения и даже, в чем-то, наверно, брезгливости. Его покорность Магнусу, его безразличие и желание только получить свой теплый угол - это совсем не то, что может как-то восхитить, вызвать сопереживание или восхищение. Тут так, в общем-то, со всеми персонажами. Они все действуют, исходя из личных побуждений того, как им удобно, приносят в жертву своему удобству очень много жизней, не пытаясь разобраться, кто из них есть кто, и пытаются притянуть к этому оправдание своим действиям. Наверно, не будь этих попыток оправдаться, все смотрелось бы иначе. Это все еще было бы чудовищно, но не было бы мерзко. Не было бы лицемерно. Признай они, что действуют только для себя и только ради себя, а не очищают мир от якобы угрожающей силы и спасают жителей нижнего мира.
Вообще, реалии Сумеречного мира тут просят перед собой приставку "дарк", настолько все погружено в темные тона и заострены наиболее отрицательные моменты. Вероятно, это сделано для того, чтобы поступки героев смотрелись понятнее и логичнее, но для меня внесло нотку некой недостоверности, нереалистичности, нарочитого драматизма.
Ну не верю я в практику у нефилимов добивать раненых - когда охотников и так мало, когда они постоянно умирают, когда каждая жизнь у них на счету. Это как-то уже нелогично.
Насчет Магнуса с Джейсом. Их отношения здесь - редкий пример нездоровой зависимости и удачного манипулирования. Магнус так здорово провернул свой план по уничтожению охотников. Нашел того, кто сможет это сделать, сделал вид, что помогает ему, по ходу получил энергию убитых примитивных все для того же, параллельно создал нужное заклинание и привлек на свою сторону тех, без кого не мог обойтись - охотников из Института в лице Иззи и Себастьяна (ну ладно, тот изначально был на его стороне и, возможно, потому Магнус и решил, что все это может сработать).
Приставка "дарк" и к Магнусу очень просится.
Что тут еще сказать. Магнус манипулирует, Джейс ведется, потому что не хочет думать и не хочет ничего решать - принятие решений его пугает и когда Магнус предлагает думать за него, он радостно перекладывает эту обязанность на чужие плечи.
Я, в целом, не знаю, что еще добавить. То есть, можно, конечно, разобрать диалоги, привести примеры дивной логики, когда для главные героев плохие все, кроме них самих, например:
— И кто-то из них за свои грехи достоин смерти?
— Кто-то, — кивнул Джейс, — безусловно. Насильники и убийцы. Те, кто предают всех и все ради своей выгоды и богатства.
Например, вы с Магнусом, Алек, Себастьян и Иззи.
Текст хорошо, интересно написан - но представляет интерес только как причудливое описание нескольких... скорпионов в банке, то бишь людей, не то чтобы напрочь лишенных моральных принципов, но извращающих их себе в угоду.