Автор: huhamuhovinka
Бета: Ambery
Иллюстратор: McCreation
Пейринг/персонажи: Александр Лайтвуд, Себастьян (Джонатан) Моргенштерн
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, драма, мифические существа
Размер: мини, 4397 слова
Краткое содержание: Алек пытается найти место, где сможет не чувствовать осуждение нефилимов, и совершенно случайно этим местом становится квартира художника из мира примитивных.
Предупреждения: в мире этого AU нет Магнуса Бейна (не потому, что автор его не любит, наоборот – в мире, где есть Магнус, Алек может быть только с Магнусом)
Иллюстрации: 1, 2, 3 (заявочные коллажи)
«Ты — совершенно нормален», — говорит Себастьян и улыбается. Он снова в белой широкой рубашке, светлых джинсах и снова босиком. Когда бы Алек ни пришёл, Себастьян всегда одет во что-то светлое и практически никогда не обут. По пушистому белоснежному ковру у него в гостиной обутым как-то не ходится. Алеку даже в своих чёрных носках неловко. Ему вообще всегда неловко в квартире Себастьяна, хотя, с другой стороны, Алеку всегда неловко просто в самом себе.
Он пьёт чёрный кофе, контрастирующий с белой чашкой точно так же, как Алек со всей обстановкой квартиры. Себастьян пьёт минералку из прозрачного стакана, Алек замечает следы чёрной краски на его длинных пальцах. Наверное, снова целую ночь рисовал, пока Алек валялся на его бежевом невероятно неудобном кожаном диване.
Алеку неловко. Ему постоянно неудобно и неловко, но он всё равно приходит. Сам не знает, для чего. Поговорить с простым смертным? Почувствовать, что где-то там, за стенами Института, течёт жизнь, совершенно другая?
Услышать: «Ты — совершенно нормальный»?
Последнее — скорее всего.
Себастьян щедр на успокоительные слова, щедр на гостеприимство, щедр на диван и кофе. И он действительно говорит так, что Алек верит. Верит ему больше, чем матери, чем закону, чем противному голосу внутри себя, шепчущему, что Алек — отвратителен, мерзок и гореть ему в аду. Сложно быть нефилимом и геем одновременно. Сложно быть нефилимом-геем, который отказался жениться и объявил всем причину прямо перед алтарём. Сложно быть нефилимом-геем, сорвавшим свадьбу, сыном бывших предателей, наследником семейства, «позорящего нефилимский род» и развивающим этот позор в геометрической прогрессии.
Алеку в последнее время вообще б ы т ь сложно.
Себастьян встречается ему случайно именно в тот день, когда Иззи сбегает с вампиром, а жизнь Алека становится на одну ступеньку ниже к аду. Он уже восемнадцать часов в патруле, но новое задание принимает с радостью, потому что возвращаться в Институт — это большее зло, чем когти демона, напавшего на примитивного в закоулке возле старой, закрытой на реконструкцию церкви.
Себастьян (и тогда весь в белом) — лежит на мокром асфальте и смотрит прямо на нависшего над ним Алека понимающими глазами. Он — видящий, это доходит до Алека не сразу, ведь ему не часто попадаются такие примитивные. Но Себастьян говорит, когда Алек помогает ему подняться, что среди людей искусства часто попадаются те, кто видит за гранью обычного мира. Он будто оправдывается, будто опережает любые вопросы, будто уже знает достаточно, и стычки с сумеречным миром у него не впервой. Тогда Алек не успевает задаться вопросами о личности этого примитивного, потому что демонические когти, исцарапавшие его ногу, оказывается, не такое уж «меньшее зло», и его в том переулке просто вырубает.
С тех пор он уже больше десятка раз просыпался на этом бежевом кожаном диване, когда не хотел возвращаться в Институт. Иззи до сих пор не вернулась, хотя часто пишет, звонит, шлёт селфи — живёт. Она не отказалась от себя и своего предназначения, но оказалось, что необязательно быть охотником, привязанным к Институту. Её вампир ей помогает. Алек почти рад за них. Как и за Джейса и Клэри, раздувших свой роман до невероятно устрашающих по степени сладости размеров. Они противны, в конце-то концов, так думает весь Институт, не только Алек. После победы над Валентином они все имеют немного больше времени, чем в период короткой войны, поэтому могут себе позволить. Особенно ярко это ощущается по участившимся свадьбам, беременностям и прочим семейным вещам, от которых Алек максимально далёк.
Он не знает, почему Себастьян продолжает открывать ему двери, почему он так часто оказывается дома, когда нужен — из благодарности, из интереса к демоническому миру, из безразличия? Ведь вопросы он, на самом деле, задаёт не часто, хотя и спрашивает изредка что-то о демонах — для творчества, объясняет он. И большую часть времени, когда Алек у него в квартире, Себастьян действительно творит — закрывается в комнате-студии и категорически запрещает туда заходить. Алек не видел ни одной из тех огромных картин, что пару раз были замечены повернутыми лицевой стороной к стене, но часто видел испачканные чёрной краской руки Себастьяна. Возможно, он рисует что-то тёмное и жуткое этой чёрной краской именно из-за того, что видящий, а, возможно, он рисует какие-то гравюры. Мир современного искусства Алеку не знаком абсолютно. Себастьян удовлетворяет его интерес, показывая эскиз на небольшом листе, где изображён сам спящий на диване Алек, и это почему-то волнует больше, чем должно, поэтому Алек больше тему о картинах не поднимает.
Они много говорят о другом — о долге, семье, которой у Себастьян не оказалось, поэтому он с каким-то странным пристрастием впитывает молча всё, что Алек скупо роняет. О любви.
«Ты — совершенно нормален» — Алек слышит это достаточно часто из уст Себастьяна, и начинает верить, что нормален он только для него одного на всей планете и за её границами, возможно, тоже.
Между ними ничего нет, на самом деле. Ни искр, ни страсти, ни даже слабой попытки поцеловать или коснуться. Себастьян избегает касаний, как прокажённый, и со временем Алек начинает это не замечать, приспособившись. Он и сам достаточно нетактилен. Просто в звенящей белой тишине квартиры Себастьяна Алеку спокойно. Ему не нужно, чтобы его внезапно появившийся художник-психоаналитик налетал на него с любовью и объятиями. Здесь ему гораздо важнее понимание, что он живёт таким, какой есть. Он дышит таким, какой есть, и небо не собирается извергать на него молнии. Он не проклят, не обижен судьбой, и он даже не д р у г о й. Он — просто он.
«Ты — совершенно нормален» — вот, что ему нужно.
Этим утром Себастьян более внимателен к нему, более улыбчив, но всё также пытается ближе, чем на два метра, не подходить. Он даже кофе не в руки даёт, а ставит на прозрачный стеклянный журнальный столик и отходит на шаг.
— Как там твой брат? Давно ничего о нём не слышал, — обычно Себастьян не спрашивает сам, но сегодня Алек, наверное, слишком молчалив, а разговор о чём-то завести хочется.
— Они с Клэри собираются пожениться, — Алек пытается быть безразличным, но всё же в голосе его проскакивает грусть, не свойственна таким радостным новостям.
— Разве Клэри не семнадцать? Не слишком ли рано? — Себастьян говорит о близких Алека практически как о своих знакомых, потому что знает об их жизнях так много, словно сам наблюдал откуда-то из-за стекла за всем происходящим последний год.
— Сумеречные охотники долго не живут, ни к чему тянуть. Да и у нас это сейчас вроде как мейн-стрим. И с другой стороны, они и так связанны по рукам и ногам, что им та свадьба. Просто повод устроить вечеринку, — Алек говорит так скорее со слов Джейса, хотя и Клэри особа тоже не сентиментальная, чтобы пищать от красивого платья и торжественной церемонии.
— Не знал, что сумеречные охотники устраивают вечеринки.
— Сумеречный Джейс устраивает, — улыбается Алек. — Ему нужна публика для празднования его побед, пускай Клэри и так уже отвоёвана.
— Вы совсем не похожи, — Себастьян смотрит на Алека внимательно, и серые глаза его, кажется, темнеют немного. — Ты же пойдёшь на ту вечеринку?
— Думаю, придётся. Джейс — мой парабатай. И я действительно за него счастлив.
— Можно и мне с тобой? — кажется, Себастьян выдыхает этот вопрос, сбиваясь по пути, будто собираясь затолкать его обратно. Это неожиданно. Они ведь никуда вместе не ходят, и что Себастьяну там вообще делать? — Извини, это лишнее? Я просто… Ты столько рассказывал, мне было бы интересно посмотреть на них своими глазами. Для работы, — тут же быстро добавляет Себастьян и выжидающе-умоляюще смотрит.
— Как мой примитивный друг? — кажется, Алек спрашивает это у самого себя. — Они будут удивлены. Интересная идея.
Возможно, Алек не такой уже тихий и спокойный, каким его принято считать? Возможно, он живёт от одного бунта к другому? Алек не знает ответов на эти вопросы, но сейчас он совсем не боится разозлить мать, как тогда на свадьбе. Да на самом деле он ничего не боится в последнее время — привык уже к осуждающим взглядам и перешёптываниям за спиной, привык к демонам, крови, боли и к тому, что никто не позволит ему подняться на следующую ступеньку. Он ведь сын предателей, и родители в последнее время после победы над Валентином тоже неслабо отгребают от Конклава. Поэтому-то мать и бесится, так как все её надежды на то, что сын отскребёт от их фамилии комки грязи, рухнули и окончательно развеялись ветром, когда ещё и дочь сбежала.
Алек допивает кофе, благодарит Себастьяна и уходит, не забыв вымыть чашку, которая уже стала «его». Он возвращается в Институт, где все считают, что младший Лайтвуд снова задержался на миссии дольше положенного, но никто не удивляется, почему он не отправляется спать. Вместо этого Алек закрывается в библиотеке, сгребает в кучу непроштудированные ещё дневники Валентина и изучает немного свихнутый мозг этого человека. Ему не удавалось получить всё разом, потому что Конклав длительное время решал заниматься изучением сам, но, когда вышестоящим показалось, что они не способны больше вытянуть из рукописей ничего интересного, они начали по частям сбагривать дневники в библиотеку Нью-Йоркского Института.
В ходе войны никогда не афишировалась информация, что эксперименты Валентин проводил не только над беременной Джослин, Джейсом и Клэри, но и что был ещё один мальчик, погибший при загадочных обстоятельствах в пожаре. Его личность почему-то никого не заинтересовала, как-никак трупы сильной угрозы порядкам нефилимов обычно не представляли. Но Алек, понимая, что на месте этого мальчика вполне мог оказаться Джейс, цепляется за обрывки воспоминаний Валентина и выписки и ищет что-то более конкретное, чем списки симптомов. Сегодня в Институте как-то особенно тихо, Алек думает, что все снова отправились на очередную торжественную церемонию бракосочетания, поэтому нет никому дел до библиотечных архивов. Он скользит взглядом по тексту, и его уже немножко тошнит от зверских мыслей их главного в истории нефилимов психа, когда взгляд цепляется за слово «рыжие».
— «Я нашёл рыжий волос, поэтому понял, что он был здесь, в моей лаборатории, значит, он и разлил кровь мага… Больше некому. Он становится всё более непослушным, и обычного наказания больше недостаточно.» — читает Алек в голос, а перед лицом сразу же проносятся рыжие волосы Клэри. Он знает, что девушка никогда не была в детстве со своим отцом, да и речь здесь явно о ком-то мужского пола, но Алеку не кажется это совпадением. Он уже знает, что у Клэри был старший брат, но также все уверенны в том, что он погиб во время пожара очень давно, ещё до побега Джослин. Пожар — очередное совпадение, которое Алеку кажется странным.
Он всё рассказывает Клэри, как только видит её, и она тоже удивляется таким совпадениям, но они оба понятия не имеют, что делать с этой информацией. Даже если упомянутый рыжий мальчик и был её братом, то он всё равно погиб, и пускай это и добавляет в список Валентина ещё один грех, но никак не помогает исправить ситуацию. Клэри привыкла жить без брата и устала от всего, связанного с её отцом, поэтому сегодня, в преддверии свадьбы, не может загружать себя очередной грустью. Алек уже жалеет, что посвятил её, потому что девушка, даже отмахнувшись, выглядит расстроенной.
Церемония тем временем приближается и стягивает в Нью-Йорк даже тех нефилимов, которых не звали, потому что Клэри и Джейс обросли со времени победы над Валентином особой популярностью, да ещё и их супер-удвоенная ангельская кровь интересует всех вокруг, поэтому Институт немного трещит по швам. Накануне возвращается и Иззи, свежая, счастливая, более дикая и борзая, чем обычно, поэтому отшивает первых двух человек, полезших к ней с претензией, так резко, что больше никто не рискует. Мать, видя её в коридоре, разворачивается и уходит, но Изабель делает вид, что ей плевать. Она здесь ради брата и подруги и не собирается ходить с кислой миной. Поселяется она в комнате Алека, так как своей комнаты у неё здесь больше нет, и внезапно чистое аскетичное помещение наполняется разбросанной одеждой, какой-то косметикой, туфлями. Алек даже не пытается понять, как Иззи таскает всё это с собой по миру, возможно, какой-то колдун сделай ей специальный чемодан, в котором расширяется пространство. Он терпит всё, потому что благодарен хотя бы за то, что сестра не притащила с собой своего вампира.
Церемония приближается всё неумолимее, Алеку хотелось бы отстоять её где-то в сторонке, в углу, но он парабатай Джейса, а не просто левый охотник, поэтому его место у брата за спиной. Клэри прекрасна, и даже Алек это понимает, как понимает и то, что он неправ был — судя по лицу девушки, она достаточно сентиментальна для таких церемоний. Даже Джейс достаточно сентиментален, чтобы задрать голову сейчас не от распирающей гордости, а для того, чтобы не позволить позорной слезе скатится по щеке. Он ведь жестокий воин, а не размазня. Алек хлопает его по плечу, Джейс берёт себя в руки до того, как Клэри оказывается рядом. Дальше всё привычно, быстро, и скоро Алек облегчённо вздыхает. Небольшое торжество в Институте сменяется шумной вечеринкой «для избранных». Компания здесь собирается настолько разношерстная, что Алеку уже не кажется, что Себастьян будет смотреться неуместно. Потому что среди фейри, вампиров, нефилимов, оборотней уже есть парочка примитивных, каким-то образом связанных то ли с Джейсом, то ли с Клэри.
Себастьян появляется в кремовом пальто, под которым виднеется ослепительно-белая рубашка. Светлые волосы его уложены, как Алек раньше никогда не видел, а взгляд сияющий и неспокойный. В шумной обстановке бара он выглядит немного нелепо со всей своей чопорностью, так как сами молодожёны уже избавились от праздничных нарядов, отдав предпочтение обычной форме нефилимов.
Алек знакомит его со всеми, пытаясь изо всех сил выглядеть непринуждённо, а Себастьян помогает, потому что совсем не смотрит на Алека, изучая больше всех Клэри.
— Ого, какие горячие руки, — улыбается она, выпуская ладонь Себастьяна после короткого пожатия, и он почему-то смущается, быстро прячет руку в карман пальто, зыркает на Джейса, а потом шарит взглядом по столу, заваленному пустыми или полупустыми рюмками и стаканами.
Алек не может не замечать те внимательные взгляды, которые прямо-таки липнут к Клэри. Это странно, и от этого немного не по себе. Не то, чтобы он ревновал, Себастьян, в конце концов, не его парень или что-то в этом роде, но ему неловко перед Джейсом, который тоже, кажется, замечает и хмурится.
— Откуда ты? — внезапно спрашивает он Себастьяна, прерывая рассказ Иззи об очередном приключении где-то в глубинах Румынии.
Алек слышит то, что уже слышал — отскакивающую от зубов историю о детском доме, художественной школе и скучной жизни художника-одиночки. История такая чёткая и короткая, что Алек уже и так давно думал, что она не совсем правдивая, а сейчас, повторенная слово в слово, вызывает ещё больше недоумения. Возможно, на Алека просто что-то нашло, и он не может совместить два мира, которые раньше пытался разделять, возможно, теперь ему кажется, что он не сможет приходить к Себастьяну как раньше, и он просто хочет защитить своё, от этого и неловкость… Возможно, виновата Иззи, которая смотрит теперь внимательнее на Алека и у неё появляется этот «я всё поняла» взгляд…
— Почему мне кажется, что я тебя где-то видел? — не унимается Джейс.
— Возможно, мы ведь в одном городе живём, — пытается улыбнуться Себастьян. Но в плечах его появляется незнакомое напряжение.
— И у тебя что-то с глазом, — добавляет Джейс. Алек уже почти закатывает глаза, потому что парабатай его сейчас просто издевается над новым знакомым, но потом смотрит на Себастьяна и действительно видит, что обычная серая радужка почернела на краю.
— Это линзы, наверное, сползли. Пойду, поправлю, — в голосе Себастьяна откуда-то берётся раздражение. Возможно, из-за линз, возможно из-за пристальных взглядов, направленных в его сторону. Возможно из-за того, что сидеть в пальто здесь жарко…
Алек отправляется следом, видя, что Себастьян идёт вовсе не в туалет, а к чёрному выходу. Джейс, конечно, умеет раздражать, но не сказал же он сейчас ничего такого, что заставило бы человека убегать без прощания.
— Что случилось? — громко спрашивает Алек, когда они оказываются одни в тёмном закоулке возле бара. Себастьян опускает голову, поднимает воротник и не думает останавливаться. Приходится его догонять, хватать за локоть и резко разворачивать к себе. В один миг все инстинкты Алека заряжаются на полную, а руны на его теле чувствуются, будто их хочется почесать или моментально активировать все махом, но у него нет способностей сделать это без стило.
Вместо привычно-серых на него сейчас смотрят два чёрных глаза, а светлые волосы от одного порыва ветра вдруг становятся рыжими, и Алеку приходится крепко зажмуриться и встряхнуть головой, чтобы понять, что это не из-за плохого освещения. Лицо Себастьяна тоже меняется — в нём появляется что-то неуловимо-похожее на Клэри.
— Не трогай, — тихо говорит он, пытаясь отдёрнуть руку из цепкой хватки Алека.
— Кто ты такой? — «Что ты такое?» хочется спросить на самом деле.
Себастьян не отвечает, дёргает руку сильнее, отпихивает Алека к стене, и ему становится достаточно одного шага, чтобы раствориться в темноте.
Алек возвращается на вечеринку, обходит вопросы о своём странном знакомом, пытается не смотреть Иззи в глаза и исчезает раньше, чем следовало бы хорошему парабатаю. Он не устал, он наоборот взвинчен и не знает, куда податься, бродит по городу, пытаясь сложить в голове два и два, и упорно вспоминает строчки из дневников Валентина про рыжего кого-то, кого стоит по-особенному наказать. Это не может быть правдой, но и таким удивительным совпадением тоже. И когда Алек понимает, что после нескольких часов блужданий стоит под домом Себастьяна, он не видит причин не узнать правду из первоисточника. Да, Себастьян напугал его немного, но разве это не тот же человек, который столько месяцев говорил «Ты — совершенно нормален» Алеку?
Дверь не заперта, на минуту Алеку кажется, что квартира пуста, а сереющий рассвет за окном придаёт интерьеру ещё больше мрачности. Но дверь в студию, обычно закрытая, сейчас нараспашку. И Алек решает, что сегодня уже можно нарушить все границы, потому что вряд ли у них с Себастьяном останется что-то подобное прежним отношениям. Он забывает снять берцы, забывает, что идёт по неприкасаемому ковру, и застывает на пороге комнаты-студии.
Свет не включен, а Себастьян сидит прямо на полу в окружении валяющихся хаотично картин и рисует. Рисует без кисточек и карандашей — руками, измазанными чёрным. За окном рассеивается мрак всё быстрее, Алек может уже разглядеть все работы, и всё становится ясным настолько, что ответы ему больше и не нужны. Он видит Джослин, смотрящую со страхом, видит озлобленные глаза Валентина, угадывающиеся в пересекающихся абстрактных линиях, видит какие-то непонятные страшные пейзажи, напоминающие ад, на многих картинах витают чёрные перья… Себастьян подносит руку к губам, что привлекает внимание, и облизывает палец. Он так и не замечает Алека, как и чёрного мазка на своём подбородке. Всё настолько странно, что Алек цепенеет, не в силах сказать хоть что-то. А потом Себастьян берёт небольшой нож и режет подушечки пальцев, которые только что облизывал, и Алек видит капли абсолютно чёрной жидкости, выступающие там, где должна быть кровь.
— Заживают слишком быстро, — вдруг объясняет Себастьян, не поворачиваясь.
Алек делает шаг вперёд, чтобы увидеть, что настолько важно для парня, и снова цепенеет — на полотне изображена Клэри. И если на каждой картине изображён мрак, страх, безысходность — то здесь девушка улыбается и даже чернота красок не искажает то, что Себастьян стремиться передать.
Алек смотрит на него, пытаясь разглядеть рыжий оттенок в волосах, но сейчас там только светлый беспорядок. Белоснежная рубашка осталась без единого пятнышка, хотя чёрная кровь стекает по оголённым до локтей рукам. Ноги, выглядывающие из светлых штанин, снова босые. И Себастьян такой же, как обычно, просто немного более увлечённый.
Алек опускается на пол возле двери, собираясь дождаться, когда этот приступ вдохновения пройдёт. Он только сейчас понимает, как сильно боится, как не хочет потерять эту тихую гавань, и что эта другая жизнь, в которой он «нормальный», нужна ему больше, чем жизнь нефилима.
В комнате скоро совсем светлеет, Алек понимает, насколько и тут всё белое, даже пол светло-светло серый, он разглядывает картины, пытается понять, что это за чёрные перья и почему они везде. Он почти засыпает, когда всё естество в нём снова напрягается.
Себастьян снова меняет цвет волос. Он закончил и теперь стоит и наблюдает, опустив руки, обе вымазанные чёрной засохшей кровью. Алек замирает, боясь, что парень развернётся и снова перед ним окажется совершенно незнакомый человек, но Себастьян лишь тихо шипит, ругается, сжимает руки в кулаки.
— Тебе бы лучше уйти, — рычит он, всё ещё не оборачиваясь.
Алек улавливает запах горелой плоти и на миг ему всё кажется кошмарным сном, потому что непонятно откуда вокруг запястий Себастьяна появляются пламенные языки и лижут кожу, поднимаясь выше, пробираясь под рубашку, но не воспламеняя её. Парень отходит подальше от новой картины, ставится посреди комнаты и не собирается ничего предпринимать против этого своевольного возгорания.
Алек подрывается на ноги, но Себастьян предупреждает любые его действия:
— Уходи, со мной будет всё нормально. Это не впервые…
Ничего нормального в том, что парень перед ним задыхается и горит, нет. Когда рыжие волосы начинают превращаться в пепел и маленькие огоньки срывают с глаз ресницы, Алек сбрасывает свою куртку и бросает её на лицо Себастьяна, пытаясь перекрыть огню доступ к кислороду. Под руками горячо, едкий запах наполняет всю комнату, Себастьян даже не дёргается, и Алеку становится страшно от мысли, что он своими попытками спасти сейчас его додушит. Куртка летит в сторону, а Алек замирает, всматриваясь в снова знакомое лицо с ореолом неповреждённых светлых волос и в абсолютно чёрные, наполненные тьмой глаза. Огонь пропадает так же резко, как появился, не оставляя ни одного заметного повреждения, а чернота из глаз будто стекается в одну точку, формируя расширенный зрачок, вокруг которого снова серая радужка.
Себастьян вдыхает. Алек тоже вспоминает о дыхании, устало откидывается назад, опираясь на руки.
— Ты — Джонатан?
— Когда-то был, — хрипит Себастьян и тоже садится. — Убьёшь меня теперь? — в голосе сплошное безразличие, ни одной нотки или тона, а взгляд направлен прямо на нарисованную улыбающуюся Клариссу.
— Почему я должен тебя убивать?
— Потому что ты — сумеречный охотник, а во мне крови демона больше, чем в самом сильном колдуне.
— Но ты же… — Алек запинается, пытаясь выбрать слово: человек? нефилим? примитивный? — Нормальный, — выдыхает он, Себастьян, наконец, смотрит в его сторону, удивлённо вскинув брови, немного саркастично даже, потому что где «норма», а где это вот всё?
Себастьяну, кажется, не так неловко, как Алеку, он поднимается и уходит на кухню, слышится привычный звон ложки о металлическую банку с кофе.
— Ты ей расскажешь? — спрашивает Себастьян, когда Алек появляется на пороге кухни.
— А ты?
— Что я? Я её почти не знаю.
— Мне расскажешь? Я же ведь тебя тоже почти не знаю.
Алек не понимает, почему после всего произошедшего ему так спокойно. Он садится за стол, ждёт, пока Себастьян пододвинет к нему чашку и усядется напротив, устроив пятки на краешке стула и положив руки на торчащие колени.
— Я и сам себя почти не знаю. Детские воспоминания у меня очень смутные… Хорошо знакомо мне только ощущение огня, сдирающего кожу. Это первое, что я о себе помню. Я помню его… Я вспоминаю его, когда мне больно.
— Валентина?
— Да. И помню мать… Не Джослин.
— Разве там была ещё женщина?
— Не женщина. Моя демоническая мать, чья кровь течёт по моим венам. Она забрала меня у отца после очередного пожара. После этого мои воспоминания более чёткие, но вспоминать ад как-то не хочется, — Себастьян смотрит прямо перед собой и натянуто улыбается, вымученно и неискренне. — Она мне объяснила, что я буду гореть каждый раз, когда из-за злости или других сильных эмоций моя демоническая сила будет рваться наружу. Если я не найду ей другое применение.
— Какое? — спрашивает Алек, хотя ему и так кажется, что он знает ответ.
— Я же наполовину демон, а на другую — сын своего отца, — Себастьян смотрит теперь прямо на него, считывая реакцию. — Быть убийцей — моя суть.
— Неправда, — шепчет Алек. Вместо недоверчивого и осторожного Лайтвуда за этим столом сидит сейчас ребёнок, который не хочет верить в страшную сказку. Себастьян опускает ноги на пол, тянется вперёд и вытягивает свою руку, повернув её ладонью кверху. Словно говорит «попробуй».
Клэри была права — они очень горячие. Руки у Себастьяна — как два раскалённых на огне камня. Алек отпускает ладонь и тянется пальцами вверх — к локтю, оттягивает рукав рубашки ещё выше по плечу, но и этого ему недостаточно, поэтому он перегибается через стол и опускает ладонь Себастьяну на шею.
— Всегда такой горячий? — спрашивает, а следом чувствует, как сглатывает Себастьян под его ладонью.
— Почти, — он не собирается убирать руку Алека и не отстраняется. Тот отпускает сам и падает на кресло.
— А ты хочешь, чтобы мы ей рассказали?
Себастьян дёргается на слове «мы» и прикипает взглядом к своим сложенным на столе рукам.
— Ты говорил, что она не любит всё, связанное с отцом…
— Ты совсем на него не похож.
— Это просто облик, который прижился на мне слишком долго, — объясняет Себастьян, одновременно отвечая на ещё один неозвученный вопрос. — Я привык к Себастьяну.
— Я тоже, — зачем-то выдаёт Алек и краснеет.
Они перебрасываются ещё несколькими фразами, напряжение постепенно исчезает, возвращая на место привычное чувство покоя, связанное у Алека с этой квартирой и Себастьяном.
И пускай всё теперь по-другому, пускай Себастьян перестаёт шарахаться и позволяет себе касаться Алека достаточно часто своими горячими руками, это почему-то хорошо. Они не говорят Клэри сразу. Алеку кажется, что это не потому, что Себастьян ещё не готов, а потому, что он тоже не хочет разрывать тот пузырь, где они могут быть только вдвоём.
Бежевый диван всё ещё такой же неудобный, но он всё ещё ждёт в любое время суток. А Себастьян стал ещё более приветлив и открыт, хотя так ни разу и не решился появиться перед Алеком со своим настоящим лицом. Из обрывков фраз Алек понимает, что Себастьян всё ещё считает себя каким-то монстром, хотя не делает абсолютно ничего страшного или болезненного для других людей. Он просто рисует мрачные картины — на этом его распространение ужасов в мире людей заканчивается.
— Ты — совершенно нормален, — не выдерживает Алек одним утром, после очередного упоминания о том, что Клэри не захочет знать такого брата. Себастьян сегодня непривычно взвинчен, потому что этим вечером они вроде как собирались всё-таки сделать шаг в сторону раскрытия правды. Он стоит перед очередной мрачной картиной, и разглядывает то, что успел сотворить прошлой ночью. А Алек теперь может заходить в студию беспрепятственно, чем и пользуется. — Она, возможно, и не примет тебя беззаботно и легко, но поверь — ненавидеть тебя она не будет.
Эти слова не успокаивают Себастьяна совсем, внезапно на измазанных чёрным руках появляются крохотные искры, а потом — небольшие языки огня. Себастьян сейчас совсем не зол, единственная сильная эмоция, что может это вызвать — страх, и Алеку больше всего на свете хочется парня успокоить. Он не готов к ещё одному самовольному возгоранию и ощущению, что потеряет в один момент их непонятные отношения, похожие на взаимозависимую дружбу.
— Всё будет хорошо! — уверяет Алек, дёргая руку Себастьяна на себя, разворачивая его, и, без намёка на страх, смотрит в совершенно чёрные глаза. Это тоже не помогает, потому что огонь тянется выше, под короткий рукав белой футболки, и скоро лижет шею, а Себастьян делает слабую попытку оттолкнуть. Но Алек не хочет сдаваться, он хочет заставить поверить, что всё нормально, что нечего боятся, превозмогая боль, сжимает запястье Себастьяна ещё сильнее и толкает его к стене, не понимая ещё, как он собирается побороть этот огненный приступ паники.
Себастьяна трясёт, он тоже пытается бороться, пытается расцепить сильные пальцы на своей руке, пытается дышать глубже, но вместо этого хватает воздух, как рыба… А потом губы Алека оказываются на его и мир резко замирает. Огонь исчезает, но губы Алека остаются на губах Себастьяна ещё на некоторое время. Это скорее испуганный и неловкий поцелуй, чем страстный. Да и вообще — поцелуй ли?
Алек отступает, он почему-то не смущён своей выходкой ни капли — огонь ведь пропал, Себастьян кажется более спокойным, чем минуту назад.
— Почему это сработало? — всё же уточняет.
— Не знаю. Я просто не хотел, чтобы ты пострадал, — пожимает Себастьян плечами.
— Это только доказывает, что никакой ты не демон. И сегодня мы всё расскажем Клэри. Помни: ты — нормальный. А я пойду варить кофе.
Алек выходит из студии, и Себастьян задумывается: возможно, это действительно так — в этом ненормальном мире каждый из них нормален по-своему.